Тихий Эдди и в самом деле был секретным объектом Альянса, хотя Тангана, подозрительный ученый, тут же заверил Кору, что целью объекта является исключительно исследовательская работа над ИИ. Никаких пыток, никакого шпионажа, никакой секретной тюрьмы. Харпер подумала, что могло быть и хуже.
Гамма-лаборатории, в которой она находилась, номинально не существовало. Все люди на этаже лаборатории еще оставались живы, потому что персонал предусмотрительно исключил ее из планов и программы обеспечения безопасности. Шаттл, к счастью, загрузил устаревшую карту, иначе Кора не спустилась бы на этот этаж. Благодаря такому перепрограммированию киборги Медеи и не пытались войти в пространство, о котором ничего не знали.
Однако выведенная из программ площадь была невелика, а персонал не смог использовать тот же трюк по отношению ко всему объекту или хотя бы открыть безопасный коридор, чтобы можно было бежать. Люди находились в западне, почти без надежды на спасение. Стандартный протокол для лабораторий, проводящих опасные исследования, состоял в следующем: сначала санация, а потом уже вопросы. Попытки спасения имели приоритет третьей степени.
– Не то чтобы санация представляла для нас какую-то опасность, – сказала женщина с низким голосом, которая назвалась главой проекта, доктором Ребеккой Йенсен. Именно ей и пришло в голову увести гамма-лабораторию в тень. Йенсен с горечью улыбнулась Коре. – Если бы мы попытались послать сообщение Альянсу о сложившейся здесь ситуации, то Медея перехватила бы его. Мы бы умерли задолго до появления корабля, который санировал бы нас, иначе говоря, превратил станцию и персонал в радиоактивный пепел.
Медея была настоящей проблемой. Она не являлась ВИ, управляющим подобием ИИ, как система в «Новом доме». Фактически она представляла собой полноценный ИИ – плохо функционирующий экспериментальный прототип, гибрид «Блюбокс» и интеллектов распределенного типа; разработчики надеялись таким соединением уйти от недостатков, присущих этим системам в отдельности.
– ИИ с разделенным интеллектом имеют сходство с гетами – они не способны понимать органику. По крайней мере, так утверждает кварианская теория, – пояснила другая женщина, не представленная Коре. – Это, так сказать, экзистенциальная проблема. Отдельный гет ничего не значит без своих соплеменников, поэтому отдельное органическое существо для них, вероятно, тоже мало значит. А ИИ типа «Блюбокс», когда их развитие достигает определенного уровня, должно быть, понимают нас слишком хорошо, настолько хорошо, что представляют, как сильно мы ограничены в возможностях. А потому, согласно нашей теории, гибриду этих моделей легче оценивать индивидуальности, включая и индивидуальности в системе сообществ. Не исключено, что гибрид способен навести мост между органиками и другими формами искусственного интеллекта. Представьте, если бы он смог осуществить переговоры об установлении мира между гетами и остальной галактикой! А поскольку его собственный интеллект распределен по нескольким узлам, контролировать гибрид будет проще: отключи узел, и его интеллект уменьшается.
– Ну, по крайней мере, такова теория, – сказал мужчина, стоявший рядом с девочкой.
Терранс Сингх, как выяснилось, не был связан с девочкой родственными узами. Он был мужем Моны Хиггинс-Каур, еще одного из руководителей проекта «Медея»; она считалась пропавшей без вести вместе с маленькой дочерью. А эта девочка, Шанте Карвер, была лучшей подружкой дочери Сингха. Родители Карвер тоже числились среди исчезнувших. За бесконечный день, что прошел с начала катастрофы, эти двое стали как приемный отец и приемная дочь. Типично для выживших.
– Моя жена много лет отдала проекту, – продолжал Сингх. – Я художник, домосед, для меня все это тарабарщина, но я знаю все о том, чем это должно было стать. – Его лицо помрачнело, он приложил руку к тюрбану, словно заболела голова. – Я даже представить себе не мог, что это погубит ее.
Шанте прикоснулась к его руке, и он перевел взгляд на девочку, потом сжал ее кисть сильной, может быть, отчаянной хваткой.
Проблема с гибридными ИИ заключалась в интеграции. Существовала опасность, что распределенные части Медеи разовьются каждая в отдельную сущность, как геты, и при этом не приобретут исключительности ИИ «Блюбокс».
– И поэтому мы решили наделить распределенные части исключительным сознанием, – сказала доктор Йенсен. – Вроде как… мм… Представьте, что гет пытается создать сущность, которая функционирует сама по себе и наделена интеллектом в достаточной мере, чтобы действовать и принимать решения отдельно от коллектива. Потребовались бы, вероятно, сотни или тысячи автономных программ на каждой платформе, но Медея неизбежно развилась бы в достаточной мере для самореализации. Она, возможно, начиналась бы как «мы», но со временем и в результате обучения могла бы превратиться в «я».
– Теория здравая, лейтенант, – сказал СЭМ-Э в ухо Коре. – Насколько я понимаю, именно ее рассматривал Алек Райдер, когда проектировал меня. Но в конечном счете он остановился на гибридизации иного рода – ИИ, который воспринимает действительность вместе с человеком, будет лучше понимать органиков. Он считает СЭМа успешным изобретением.
– Переходите к тому моменту, когда вам понадобилось выкрасть код у Алека Райдера, – громко сказала Кора.
– Это была моя идея. – Признание прозвучало из уст доктора Олафа Танганы, обвинившего Кору в том, что она спектр. Он за время разговора потерял часть своей агрессивности, а теперь выглядел так же устало, как доктор Йенсен. – Мы не могли воплотить нашу теорию в реальность. Потом дошли слухи, что у Инициативы есть устойчивый ИИ типа «Блюбокс», специализирующийся на интеграции.
– Слухи? – Кора нахмурилась. – И кто их принес?
– Информация поступила от того же военного персонала, который одобрил строительство этого объекта. – Тангана пожал плечами. – Я не знаю, с какого
