Должна ли я ему звонить? И что скажу, даже если… даже если что?
Так, все, хватит. Решила — значит, звоню.
Скользнула пальцем по дисплею, поднесла телефон к уху. Мягкий снег поглощал даже звуки шагов, а вот гудки казались оглушающе громкими, только они и перекрывали стук сердца в ушах.
Гудок — удар — вдох.
Выдох. Тишина, звенящая в ушах, и беззвучно кружащийся снег.
Гудок — удар — вдох.
Выдох. Я вдруг поняла, что за все время нашего общения сама набирала его от силы несколько раз. В основном Рэйнар звонил сам.
Гудок — удар — вдох.
Щелчок.
— Привет.
Сложнее всего сказать первое слово, ну вот… я это сделала. Точнее, выдохнула быстро-быстро.
— Здравствуй, Леона.
От голоса — сильного, такого знакомого — все внутри перевернулось. Казалось, я не слышала его вечность, хотя на самом деле четыре дня. Четыре долгих дня. Все слова разом вылетели из головы, а может, и не было их там особо.
— Спасибо, — произнесла я. — За Танни. То есть…
— Не стоит. Я сделал то, что был должен.
— Не должен, — покачала головой, а потом неожиданно произнесла: — Рэйнар, что между нами происходит?
— А между нами что-то происходит, Леона? — донеслось из трубки. Холодное настолько, что даже снежинки на щеках казались теплыми по сравнению с его голосом. — Ты хотела свободы, ты ее получила. На этом все.
Снег продолжал падать, хотя мне показалось, что он замер.
— Все? — уточнила я.
Просто не знала, что еще спросить или сказать.
— Все. Ты хотела еще о чем-то поговорить?
Хотела.
О поединке, хотя и не представляла как.
— Нет.
— В таком случае доброй ночи.
Снег пошел снова. А я посмотрела на погасший дисплей и сунула телефон в карман.
Марр подлетел ко мне с разбега, взметнул фонтанчики снега, шмякнул лапу на ногу, а я посмотрела сквозь деревья. Туда, где над черной гладью залива метель растянула бьющееся на ветру кружево. В сгущающейся белой пелене огонь Лаувайс полыхал все сильнее.
Четыре дня.
Четыре похожих на вечность дня назад мы расстались на побережье в Зингсприде.
Расстались.
Дикое, страшное слово.
Хейд был прав, музыка не прощает равнодушия. Так же как горящий внутри меня огонь. И я обязательно буду гореть, буду несмотря ни на что. Когда пойму, что это больше не сведет меня с ума.
А пока Люси будет гореть за двоих.
ГЛАВА 8
— А самое паршивое, — заявила я, глядя на коленки Лэм, — что я до сих пор думаю об этом поединке.
Если долго лежать, запрокинув голову, перед глазами начинают плавать звездочки, а комната кажется перевернутой. Не только комната, подруга и Марр торчали рядом с моей кроватью вверх ногами. Ладно, вверх ногами была Лэм, а Марр был вверх спиной, примагниченный к полу.
— Можешь думать о нем сколько угодно. Дай только крем заберу.
— Нет!
Я сцапала пластиковое ведро с замороженным кремом (где осталось чуть меньше половины) и прижала к груди.
