Они тоже не знали, где может быть Никита.
«Новый год отмечает, – злился про себя Леша. – По Красной площади шляется!»
К одиннадцати стало понятно, что сегодня Анохин не вернется.
– Да пошел он! – Леша пнул ногой тумбочку. – Не хочет возвращаться – да и пожалуйста!
Он вытащил конверт из-под подушки, надорвал его и нашел листок в клетку, сложенный вдвое.
«То, какой именно эскрит принесет стило инсептеру или акабадору не случайно. Имя этого эскрита появляется в Великой книге Эскритьерры, и всегда тот, кто принес стило и тот, кто его получил, неразрывно связаны.
Возьми свое стило и прочерти вертикальную линию прямо перед собой. Что бы ни случилось, иди до конца. Р. В.». – Леша еле разобрал мелкий, неровный почерк Рената.
«Так просто? – засомневался Мышкин. – Начертить линию, а дальше что?»
Как же не хватало сейчас Анохина! Идиотская ссора. Зачем вообще Леша начал говорить о морочо!
Никита Анохин не был предателем.
Он просто не мог быть предателем.
Кто угодно, только не Анохин. Никита Анохин – сноб, зануда, ботаник, мерзкий аккуратист. Но не предатель.
Вздохнув, Леша вынул стило из кармана, щелкнул им, чтобы вызвать острый наконечник.
Сердце ускорило темп.
Примерившись по рисунку выцветших обоев, Леша прочертил вертикальную линию по воздуху.
Линия тут же зажглась красными искрами, и не зная, что делать дальше, Леша просто на нее уставился.
Правильно ли он поступил, что открыл конверт без Никиты? Они вместе копались в архивах, вместе поехали в Питер, вместе гонялись за Люком Ратоном. И вот теперь Леша стоял на пороге разгадки без лучшего друга и напарника, и от этого по спине пробегал холодок, а сердце саднило.
Это неправильно. Так не должно было быть.
За окном надрывались салюты, взрывались петарды, кто-то голосил «С новым годом».
Красные искры созданной линии шипели, словно бенгальские огни, она висела в воздухе, разделяя комнату на две половины – Лешину и Никитину. «Символично», – фыркнул Мышкин.
Наручные часы показали двенадцать – Новый год, который Леша упорно игнорировал, всё-таки наступил.
За окном грохнул очередной салют, и комната внезапно потонула в темноте. Только всполохи света снаружи – красные, желтые, синие – освещали скоромную обстановку. Искрящаяся линия тут же зашипела и погасла.
– Да что за! – Леша закусил губу. – Опять пробки выбило!
Анохин точно бы знал, что делать. Этот хитрюга вечно знает, что делать.
Вдруг скрипнула дверь.
– Анохин! – счастливо выдохнул Мышкин, услышав шаги. – Слушай, ты жуть как меня испугал, я…
– Добрый вечер, идальго! Я, к сожалению, не твой напарник, но, возможно, я тоже смогу тебе помочь! – услышал Леша.
Очередная вспышка полоснула гостя по лицу.
Он сидел на кровати Анохина, положив ногу на ногу.
Леша знал его.
Четыре месяца назад он принес ему стило и освободил из плена в Альто-Фуэго. Его звали Сид.
Влажной ладонью Леша нащупал выключатель настольной лампы и щелкнул. Электрический свет, холодный, неестественный, резанул глаза.
Сид стоял напротив и улыбался – такой же, как четыре месяца назад, в Лешиной квартире на Якиманке. Идеально сидящий костюм, ботинки. Длинные волосы.
«Черт, он же, как и Вагазов, длинноволосый».
Сейчас, когда Леша знал создателя Сида, сходства эскрита и инсептера стали ему понятны. Вагазов и Сид не напоминали братьев, но были словно дальними родственниками, и черты одного причудливо проглядывали в другом. Вроде и нос, и разрез глаз, и манера говорить были у них разные, но что-то общее, что так трудно было схватить и описать, их связывало.
– Ты Иван Сидоренко? – спросил Леша. – Сид – это от Сидоренко?
– Сид – мое эскритское имя, идальго, – улыбнулся гость. – Когда я оказался в Эль-Реале, мне нужно было другое имя. Незаметное. Распространенное. То, что легко забыть.
– Ты все время был у меня под носом, – взвыл Леша, обхватив голову, – все время. Скажи, я ведь мог вызвать тебя в любое время с помощью стила?
