летать по ночам».
Мышкин подошел к окну и осторожно выглянул. Кишки Никиты Анохина не текли по асфальту, никто не кричал «караул» и «помогите». Только фонарь, как одинокий сторож, освещал пустой школьный двор.
– Анохин! – крикнул Леша. – Анохин, ты где? Ты… в порядке?
Снизу послышался смех, заразительный и громкий. Под окнами стоял Никита Анохин. Леша выдохнул от облегчения. Живой, гадина. Стоит, лыбится… Лешины кулаки машинально сжались.
– Адьос, инсептер! – Анохин отсалютовал на прощанье.
Скрипнула школьная калитка, и Никита исчез. Леша было занес ногу над подоконником, но тут же остановился. Третий этаж.
Чертыхнувшись, Мышкин закрыл окно и упал на кровать. На часах было десять-тридцать. В животе печально булькнуло.
В учебном крыле лицея было темно. Миновав лестницу и коридор, соединяющий два крыла, без происшествий, Леша прокрался мимо запертых кабинетов. Фонарик айфона освещал скрипучие паркетные доски, стенгазеты и бюст Лермонтова в углу. Издалека в темноте он выглядел довольно устрашающе, и Леша ускорил шаг.
Столовая находилась за углом. Даже ночью здесь пахло едой. Пусть подгорелой и невкусной, но едой! Леша схватился за ручку и, крадучись, как вор, проник внутрь. Мобильник осветил столы и перевернутые стулья на них.
Зайдя за прилавок и открыв дверь в кухню, Мышкин пошарил в поисках выключателя. На маленьком пятачке теснились плита с вытяжкой, духовой шкаф, стол, раковина и пара холодильников.
В первом стояли салаты в пластиковых банках, накрытых пленкой. Леша разодрал ее ногтем и запустил пальцы в мягкую массу оливье. Мышкин облизывал майонез с ладони, хрустел горошком и был совершенно, бесконечно счастлив. После он закусил холодным мясным рагу, помидорами и ромовой бабой. Подумав, Леша засунул за пояс палку сервелата. «Если съем половину в четверг и половину в пятницу, продержусь до конца недели», – оптимистично подумал он.
Аккуратно прикрыв дверь кухни, Леша вернулся в столовую. Хотел взять что-нибудь еще, но постеснялся. Всё-таки воровство, хоть и вынужденное. Ничего, до выходных хватит, а там появятся его сиротские талоны на питание.
Осторожно, стараясь не уронить сервелат, Леша пошел к выходу. Но тут свет в столовой неожиданно зажегся. Мышкин так и остановился, боясь шевельнутся.
– Да повернись ты, чего замер.
Леша повиновался. «Как же дебильно я, наверное, выгляжу».
На крайнем столе, где не было перевернутых стульев, сидел парень. Первым делом Леша заметил каштановые волосы до плеч и красную футболку.
Оглядев Мышкина, незнакомец сощурился, шмыгнул вздернутым носом и сказал:
– Колбасу, значит, прешь.
– Нет, блин, спасаю командира Колбасье из вражеского плена, – выпалил Леша, а сам подумал: «Тоже мне, капитан очевидность».
Длинноволосый выдавил смешок.
– Не боись, не сдам, – кивнул он. – Спасай дальше своего командира Колбасье. Я Святослав, кстати.
– Не тот ли, из-за которого химик к нам на экзамен прибежал? – полюбопытствовал Леша.
– Может, и тот, – Святослав откинул со лба отросшую челку. – Сижу вот, тебя жду. Ты же Мышкин?
Леша удивленно кивнул.
– Есть сообщение, – сказал Святослав с важным видом. – Тебя ждут в гранд-кафе «Доктор Живаго». Сейчас.
– Кто?
– А я откуда знаю. Меня просто попросили передать. Рома Быков, знаешь такого? Думаю, там можно будет поесть.
«Поесть! – в животе у Леши булькнуло. – Собственно, а что я теряю?» Быков, Быков… Тот самый Быков, что хотел выбить всю дурь из Анохина до дворе? «Враг моего врага – мой друг», – усмехнулся Леша про себя. К тому же, стало ужасно интересно, зачем это Быкову звать Мышкина ночью в «Живаго».
– Там охранник у дверей. Как выйти?
– Мы же на первом этаже, – Святослав дернул худыми плечами. – Окно открывай и иди куда хочешь.
«Он любил ее, она любила летать по ночам», – снова зазвучало в мозгу.
Леша помотал головой, пытаясь изгнать навязчивую мелодию, решительно подошел к окну и, держась за раму, выпрыгнул навстречу московской ночной прохладе.
– Дверь закрой в столовку, когда уходить будешь! – крикнул Леша Святославу вместо прощания.
Он никогда не был в кафе «Доктор Живаго», но кое-что о нем слышал. Бывшие одноклассники ходили туда с родителями. Пока он торчал в опустевшем курортном городе, где выучил все улицы, повороты и тупики за первые два дня, жизнь в его любимой Москве била ключом.
