шокировать Беллу. Другой женщины… Вивьен едва смолчала. Как так вышло, что теперь в роли
— Она видит, насколько счастливым ты меня делаешь, — объяснял Джио. — Мы стараемся защищать друг друга. Она захочет увидеть ту, что украла мое сердце.
Эти слова казались ей странными, словно сердце Джио ранее принадлежало Изабелле. Со временем в представлении Вивьен Изабелла стала какой-то властной императрицей, которая повелевала Джио. Неудивительно, что он не хотел съезжаться со своей девушкой. Неудивительно, что не хотел приводить ее домой. Понятно, почему отвечал отказом на каждое ее предложение провести вместе выходные. С тех пор как Вивьен узнала об Изабелле, эти темы больше не поднимались. Их невозможно было затронуть. Вивьен казалось, что, даже задавая ему вопросы, она поступает неуважительно, оскорбляя тем самым соглашение, которое существовало между братом и сестрой задолго до ее появления в их жизни.
Собственные отношения, казалось, отступили на второй план. Но она любила Джио и знала, что он отвечает ей взаимностью. Он был достойным благородным мужчиной и именно поэтому заботился о своей сестре. И именно поэтому Вивьен влюбилась в него с первого взгляда.
Глава семнадцатая
В поместье Барбаросса есть таинственный сад. Едва приехав, я заметила дверь в одной из кирпичных стен, но времени осмотреться у меня не было, пока Адалина не распорядилась проверить розы в Овальном саду. Адалина раздает указания с таким нетерпением, что я не всегда осмеливаюсь переспросить, если не поняла, так что часто просто киваю, говорю, что все сделаю, не имея представления о том, что от меня требуется.
Так было и с Овальным садом. Потребовался час, чтобы понять, что в округе нет ничего, что могло бы так называться. И только подойдя к стене оранжереи, я снова заметила дверь, которую видела раньше. Ручка откололась, осталась только замочная скважина. Я надавила, и дверь поддалась.
За стеной — разрушенный рай. Я могу только представить себе, как выглядел этот сад, когда за ним ухаживали. Из круглых клумб выглядывают заросли роз, камелий, жасмина, там, где раньше, видимо, были овощные грядки, разрослись полевые цветы. В этом есть первобытная красота. Это место дарит умиротворенность, время будто спрятало его от чужих глаз и отдало на милость природе. Я уже привыкла к тишине поместья, но тишина здесь совершенно особенная, нарушаемая лишь случайным хлопаньем крыльев птиц, когда они ныряют в старую голубятню, стоящую между двумя скамейками. Интересно, кто сидел на них, любуясь этим магическим пространством? Дерево выцвело и растрескалось от времени, но скамейки все еще хранят память, ожидая от меня чего-то, но я просто девушка в окружении бабочек.
Я вспоминаю, как мы с мамой работали в саду и как я пыталась сохранить растения после ее смерти. Это казалось мне важным. Мне даже удалось ненадолго привить сестрам интерес к саду. Они вынимали из почвы червей, бегали туда-сюда в резиновых сапожках не по размеру и хихикали, качаясь на подвешенных на старой яблоне качелях. После этого я помогала им отряхнуть землю с коленок, и каждое утро мы проверяли рассаду в крохотных горшочках, которая вытягивалась на наших глазах, стремясь к небу.
— Отправляйся домой.
Я подпрыгиваю от испуга и хватаюсь за сердце. За моей спиной стоит Сальваторе.
— Ты напугал меня. — Я поворачиваюсь к входу, где он стоит, держа в руке вилы с развернутыми к земле зубьями.
— Отправляйся домой, пока не поздно. — Сейчас он кажется больше и не таким древним. Я вспоминаю, как он взвалил мои вещи себе на плечи, этот сильный человек. Он преграждает мне путь к выходу.
— Слишком поздно для чего? — Я сначала удивляюсь, что мы беседуем по-английски, но потом вспоминаю, что Сальваторе провел здесь десятки лет, выполняя инструкции Вивьен.
— Вода доберется до тебя, — говорит он. — Вода забирает всех.
Его тусклые зеленые глаза глядят в никуда.
Я вспоминаю детали головоломки. Тридцать лет или около того — столько же прошло со времени заметки в
— Ты не сможешь это остановить, — говорит Сальваторе, — я попытался однажды. Она закричала. Она была волком, зубастым и кровавым. Хотела меня убить.
Пальцы Сальваторе крепче сжимают рукоять вил, загоняя их еще глубже в землю.
