свои дела в кабинете королевы. Я прикажу выгнать ваших проклятых зверей, если вы не обуздаете их!»
Юнона не стала указывать Сьюзен на ее ошибку, но вежливо извинилась и пообещала, что такое больше не повторится, что собак будут держать подальше от покоев королевы. Наконец Сьюзен угомонилась. Вскоре Юнона разыскала меня.
– Ведь вы – леди Катерина Грей? – спросила она, обезоруживающе прямо глядя мне в глаза.
– Да. А вы? – ответила я, ожидая от нее выговора.
– Я леди Джейн Сеймур, и вы теперь моя должница! – Новая знакомая продолжала с широкой улыбкой: – Кэтрин Грей, мне кажется, мы с вами должны подружиться. У нас с вами много общего. – Она склонилась ко мне и прошептала: – У нас обеих отцов казнили за государственную измену, и мы обе состоим в родстве с королевской семьей. – Она замолчала, и меня поразила живость ее взгляда и хрупкость ее черт. – Кажется, ваша матушка, как и моя, – герцогиня, которая вышла замуж за человека ниже ее по положению.
– Моя вышла за конюшего, – также с улыбкой ответила я, сама себе удивляясь. Обычно я терпеть не могла, когда мне напоминали о втором замужестве Maman.
– Моим отчимом одно время был наш дворецкий. – Юнона рассмеялась, как будто ничто на свете ее не печалило, и у меня внутри все сжалось, вроде того, как когда за тобой ухаживает парень, который тебе нравится. – В самом деле, наши судьбы так похожи, что для нас почти невозможно не стать либо самыми близкими друзьями, либо самыми непримиримыми врагами. – Она прижалась губами к самому моему уху: – А еще я считаю, что счастливая случайность нашего физического сходства может положить начало приятным проказам.
Я тут же прониклась к ней симпатией. Вот поистине приятная неожиданность – найти подругу, которая так же, как и я, любит проказничать! Я протянула ей руку, но, вместо того чтобы пожать ее, она взяла меня за запястье, сложила наши ладони и удивленно покачала головой:
– Смотрите, они одинаковые!
– Одинаковые, – повторила я, как будто мне самой нечего было сказать.
– Друзья называют меня Юноной.
– А враги?
– Врагов у меня нет, а если и есть, я о них не знаю, – ответила она.
Так закрепилась наша дружба.
Теперь ее рука безвольно лежала на смятом покрывале, а меня приводила в отчаяние мысль о том, что мое второе «я», моя идеальная пара, возможно, не переживет эту ночь.
Хэмптон-Корт, апрель 1558 г.
С неба доносились птичьи трели. Я подняла голову и заметила в вышине черный силуэт, напоминающий букву «W». Он провозглашал весну. Я посмотрела в спину парню, который уже почти четыре дня нес мой паланкин; спина у него прямая, крепкая и мускулистая. Я представила собственную фигуру и спросила себя, что думают обо мне носильщики. Скорее всего, испытывают жалость или отвращение; так всегда – либо одно, либо другое. Мой нынешний носильщик был очень добр ко мне; он помог мне устроиться поудобнее, поправил подушки, старательно избегая смотреть мне в лицо; возможно, его смутила моя необычность. Правда, когда он взялся за жерди, обернулся и наградил меня широкой, лучезарной улыбкой. Может быть, он рад нетяжелой ноше, которую ему придется тащить из поместья Бомэнор до самого Хэмптон-Корт. Хотя мне уже исполнилось тринадцать лет, я по-прежнему не больше, чем была три года назад.
На стене в гардеробной Marxian есть метки – она измеряла наш с Пегги рост, по ее словам, «на память». Пегги отправляется в Хатфилд; она поступит в свиту к Елизавете. Хотя и она невысока, всего около пяти футов, она намного выше меня. Перед отъездом пришлось сшить ей новые платья, нельзя допустить, чтобы она разгуливала с голыми лодыжками, ведь из своих прежних платьев она выросла. Я получила от нее письмо, в котором она описала тамошнюю жизнь, «пышность двора и постоянное веселье, которое не подходило к моему тихому характеру. А фрейлины у нее недобрые». Елизавета, по словам Пегги, чаще всего не обращала на нее внимания. Она называет Елизавету «силой природы», отчего у меня в голове возникает картина, как она стоит на вершине высокой горы и дует, вызывая ветер.
Паланкин раскачивался. Мы двигались вперед и вперед. Дорога казалась бесконечной; у меня все болело, и, если я не смотрела прямо перед собой, меня начинало тошнить. Заставила себя смотреть на круглый круп гнедой лошади Левины; она уверенно шла впереди, за парой конюхов, которых послали для нашей охраны. Наконец я заметила далеко впереди красные башенки и трубы Хэмптон-Корт, и при мысли о том, что я снова буду рядом с королевой, мне сделалось не по себе. Удастся ли мне по-прежнему притворяться преданной католичкой под ее пристальным взглядом? Я хорошо помнила, что произошло в мой прошлый приезд ко двору. И хотя ее слова тогда остались без последствий, я затаила страх. И вот меня снова призвали ко двору – впервые за три года. Maman успешно удавалось держать меня вдали от королевы; я радовалась, думая, что обо мне забыли. Но королева неожиданно объявила, что в отсутствие моей сестры ей нужна я. Кэтрин сейчас ухаживала за Юноной Сеймур. К нам в Бомэнор приехала Левина, чтобы привезти несколько портретов и проводить меня назад, в Хэмптон-Корт. Когда мы уезжали, Maman улыбалась, но ее улыбка не обманула меня.
– Мэри, мы почти приехали, – сказала Левина, оборачиваясь в седле и указывая на дворец. Ее лошадь поводила ушами и фыркала. На плече у Левины висела кожаная сумка, которую она то и дело трогала, словно желала убедиться, что сумка на месте; интересно, какие драгоценности она там хранит? И
