о своих приключениях и особенно о том, как работал на Алданских золотых приисках. Промывальщик открыл Ивану свою душу: поведал, как искал богатые россыпи золота, и какие сильные люди окружали его в тайге. В конце полевого сезона студент знал многое из его биографии и в душе мечтал оказаться на Алдане.
Видно, в те дни у Брукса укрепилось желание во что бы то ни стало попасть на Алдан. Но судьба распорядилась иначе: после окончания института вместе с красным дипломом ему вручили направление на работу в Магадан. На угловой печати он увидел надпись: «ГРУ треста “Дальстрой” Министерства цветной металлургии МВД СССР»[9]. В то время Магадан ассоциировался с Колымой – край света, куда ссылали заключённых.
А ещё это был край жутких морозов и вечной мерзлоты – гиблое место, чуждое всему живому.
На поезд Москва – Владивосток, которым он должен был ехать почти до конечной станции, билетов не оказалось. Не осталось их ни на ближайшие дни, ни на последующие. Подумав, Иван пошёл к начальнику вокзала, и, когда тот увидел дальстроевское направление на работу, билеты сразу нашлись, и на выбор. Так впервые он узнал, какой страх испытывают люди к организации, через которую прошли тысячи узников ГУЛАГа.
За окнами поезда мелькали степи, горы, бескрайняя тайга, и однажды, когда только занималась заря, Иван увидел Байкал. Над водой стелился плотный белый туман, а на горизонте тёмно-серое небо сменилось тёмно-синим, потом стало зеленовато-голубым и наконец розовым. Вдруг всё вокруг изменилось: ослепительным потоком полились солнечные лучи. До самого горизонта лежала водная гладь, а над ней висели редкие островки тумана. Неожиданно поезд замедлил ход и, дёрнувшись, резко остановился. В мгновение ока Иван оказался в ледяной воде. Сбылась его давняя мечта.
В находкинской «транзитке», как называли ведомственную гостиницу «Дальстроя», казалось по-домашнему чисто и уютно. По записке дальстроевского представителя Ивана определили на постой в хорошем номере и даже покормили, а потом принесли билет на пароход до Магадана. Капитальное здание «транзитки», как памятник сталинскому режиму, возвышалось над городскими домишками, пугая своей мрачной безмолвностью. Здесь останавливался только начальствующий состав этого ведомства, а заключённых ждали бараки за колючей проволокой, с часовыми на вышках.
Светило солнце, дул лёгкий ветерок, приносивший прохладу и запах морской воды. Иногда в воздухе ощущался едкий запах йода, доносившийся от морских водорослей, выброшенных на берег могучими волнами. Иван брёл по песчаному берегу Японского моря, волны с тихим шелестом накатывали на ноги.
«Конечно, это не Чёрное море, но всё равно – самое настоящее море. И главное – на самом краешке земли. Отсюда уже недалеко Япония, а до Китая – рукой подать. Какая же у нас огромная страна! – с восхищением думал Иван. – Трудно даже представить, что всего полмесяца назад я жил другой жизнью, а теперь оказался на краю света».
Теплоход «Ильич», совершавший рейс по маршруту Находка – Магадан, считался довольно комфортабельным судном, доставшимся по репатриации от поверженной Германии. Как положено морскому судну, тут было несколько палуб, каюты разных классов и кают-компании. Ивана разместили в каюте второго класса с крепким топчаном и круглым иллюминатором посередине. Когда заработали двигатели, он вышел на палубу и с грустью посмотрел на берег.
Матросы отдали носовые и кормовые концы, и, медленно отвалив от причальной стенки, теплоход набрал скорость. Слабый ветерок приятно обдувал лицо, навевая радужные мысли. Когда вышли в открытое море, подул сильный ветер, палуба стала уходить из-под ног.
– Держитесь, братва, на море шторм, – сказал проходивший матрос. – Сейчас лучше залечь в каюте и ждать, пока не стихнет.
Иван последовал его совету, а с утра снова стоял на палубе. Серое небо висело прямо над головой, не предвещая улучшения погоды. Волны захлестывали палубу и, превратившись в фонтан брызг, скатывались вниз. Неожиданно в небе появились два самолёта. На бреющим полёте они с рёвом пронеслись над теплоходом и, развернувшись, пошли на сближение.
– Разойдись по каютам! – заглушая шум волн и гул самолётов, закричал капитан. – Быстрей вниз! Это американцы, нас могут атаковать. Торопись…
На палубе поднялась невообразимая паника. Возле входа на лестницу образовалась давка, но Иван остался на палубе, не в силах сдвинуться с места. Что-то подобное трудно казалось даже представить: война с Германией закончилась её поражением, мы победили, и теперь бывшие союзники угрожают советскому судну, находящемуся в своих территориальных водах. Он подумал, что это ошибка, но при очередном заходе самолёты снизились ещё больше, и на крыльях он увидел белые звёзды и даже рассмотрел самих лётчиков: «Вот подарок! А ведь это и правда американцы. Они же нарушают государственную границу, летают, как у себя дома. А где же наша авиация, где пограничники? Вдруг американцы нас обстреляют?»
Иван быстро спустился в каюту. Здесь было тихо и, как он считал, безопасно. Самолёты улетели, а о произошедшем инциденте скоро все забыли. Теперь каждый думал только о том, как побороть морскую болезнь. Волны накатывали одна за другой, теплоход швыряло, как щепку, и временами казалось, что он вот-вот пойдет ко дну. Только на пятый день пути, когда вошли в бухту Нагаева, море успокоилось.
Бухта Нагаева служила морскими воротами Магадана – столицы Колымы. В неё заходили все суда, пришедшие в этот суровый край. Сюда же привозили и заключённых.
Ивана встретили у трапа теплохода как большого начальника, приехавшего с «материка» с какой-то проверкой, и на грузовике отвезли в очередную «транзитку», расположенную на четвёртом километре Колымской трассы. Из-за этого она так и называлась «Четвёртая».
Эта гостиница «Дальстроя» как две капли воды походила на находкинскую, только была построена не из кирпичей, а из добротного круглого леса. Здесь