величину не каждый сможет. А Наталия Ким смогла. Она выработала свой особенный стиль: спокойно-пронзительный, дико-натуральный, цинично- романтический. И может, поэтому такие разные рассказы так здорово выстраиваются в книгу, похожую на повесть. Просто повесть о жизни.
Еще хочется сказать о второй части книги. Было бы ошибкой назвать ее «репризами». Это не эстрада, не развлекалки. Не «сценки». Это — тоже проза, такой жанр, в нем работали и Катаев, и Олеша, и Довлатов. Да и я очень его люблю. Это выхватывание из вязкой глины неразличимых будней острых моментов бытия, мозаика всегда поразительной, всегда бьющей наповал, сшибающей с ног жизни, которая складывается в большую картину, — ее можно видеть только в конце, вот когда московская старуха говорит: мол, я Красную площадь не видала и не надо. Это —
Словом, вот, с удовольствием написала пару слов в поддержку этой яркой, сильной и беспощадно-печальной книги о жизни.
Мне кажется, Наталия Ким — абсолютно сложившийся писатель. Не понимаю, где она была раньше.
От автора
Больше сорока лет я живу в Москве на Автозаводской улице недалеко от завода ЗИЛ. С самого рождения понятие родины для меня сконцентрировано в этих двух с половиной кварталах. Чем больше меняется район, тем больше отчего-то усиливается потребность вспомнить ушедших жителей этих сталинских домов, небольших зиловских коммуналок. Зачем об этом писать сейчас, когда каждый второй из настоящих пишущих мастеров с разной степенью изумительности, но с большой степенью достоверности воплотил на бумаге образы и реалии своего детства, не утомительна ли эта тенденция, поставленная на поток? Не знаю. Сама-то эти тексты читаю запоем, предпочитая любым другим жанрам. Мне есть с чем сравнить — коммуналки Остоженки, Таганки, Дорогомиловки, Павелецкой, Курской, Чертановской, где жили мои друзья, одноклассники по четырем общеобразовательным школам и одной художественной, коллеги по театру-студии и сокурсники — эти комнаты и коридоры проходят перед глазами, сплетаясь в едином мебиусном узле эпохи, но я не жила там, а только шла сквозь и мимо, жила же именно на Автозаводской, «на Автозаводе» — так скажет мой земляк. Почти всех героев уже нет на свете. И возможно, только я и помню об их существовании.
Часть первая
Ex memoria exponere
1. Рыбка
Когда я была совсем маленькой, то путала Деда Мороза с Богом. Дед с бородой и добрый, и Бог с бородой и вроде как добрый. Только Дед приходит раз в году, а Бог есть все время и везде (следит, не ковыряю ли я в носу, и огорчается, когда я зарываю ненавистную вареную цветную капусту в горшке с алоэ). В общем, они у меня смешались в голове, и я никак не могла разобраться, спросить было неловко, но кого-то из них точно надо было бояться — то ли потому что рискуешь остаться без подарка, то ли потому что непременно последуют санкции за зарытую капусту.
Хорошо помню, как на новый 1980 год Дед пришел в папином зеленом халате и в белой вате на лице, и очки на нем были папины. За подозрительного Деда ко всему прочему почему-то говорила мама и много смеялась, я тоже смеялась и все спрашивала, зачем Дед забрал у папы очки и халат?… Дед тогда подарил мне сладко пахнущую клеем лошадь на подставке с колесиками, я ее на следующий же день перекрасила гуашью в другую масть и, не дождавшись, пока краска высохнет, гордо села в седло. Остался потом надолго смазанный гуашный отпечаток той части детского тела, которую мама, смешно ругаясь, с энтузиазмом оттирала шершавой японской мочалкой. Лошадь еще лет десять прожила в моей комнате, пока гуашь не облупилась, а любимый щенок не отгрыз по очереди колесики и отодрал хвост.
Постепенно все же Бог и Дед Мороз окончательно рассредоточились, и лет в шесть я поняла, что если на нашем Велозаводском рынке стены из серо-бетонных вдруг превращаются в разноцветные, высоко над головой затянуто пространство бумажными бабочками, серпантином и завешано дождиком, а вместо все той же цветной, провались она, капусты на прилавках таинственным образом появляются пластиковые прозрачные корыта, полные невозможной красоты — стеклянных домиков, шишечек, грибочков, белочек и шаров всех цветов, — значит, скоро ждать Деда и будет сюрприз. Что касается Бога, то он продолжал базироваться в углу над моей кроватью, куда я иногда косилась, ожидая увидеть гримасу отвращения или негодования на
