никогда не попадёте: вам прямая дорога в геенну огненную!
Махнул рукой конвойным.
— Скажи, Филя, пусть этот башибузук готовит все! Только время тратить. Я так и знал, все они фанатики!
Белобрысый четко развернулся и выбежал наружу. Хлопнула дверь, плохо обутые ноги протопали по ступенькам крыльца.
— Эй, басурман! — донесся выкрик ломкого, мальчишеского голоса. — Готовь там! Выведем сейчас.
— Я тебе дам басурмана! — рявкнул кто-то в ответ. — Уши оторву, сопляк!
Кто-то весело засмеялся. Но Семенову было не до смеха. Он как будто воспарил над всем происходящим — над бедняцкой избой, превращенной в штаб белых, над есаулом и его подчиненными, над местным Ангелом Смерти, который выполнял здесь ту же работу, что Федор Коломиец в расположении родного эскадрона.
Смерть подошла совсем близко. И на этот раз её уж не миновать. Лучше бы, конечно, в горячке боя. Но в бою он столько раз сбивал Костлявую с панталыку: обманывал, опережал, уходил или заставлял ее отступить… Кто, интересно, помогал ему все это время? В ангела-хранителя он не верил, а кто еще мог отводить пули и шашки? Наверное, все-таки, был за спиной такой боевой ангел! Только вышли отведённые ему шансы, использованы подчистую. А может, у того ангела сила только на поле боя была, а в этой бедняцкой избе она не действовала? Как бы то ни было, но Костлявая улучила момент и сейчас совершит то, что не удавалось ей в сотне боев… Что же, смерть она и есть смерть — где ни приходится ее принимать…
Через несколько минут Семенова вывели во двор. Вместе с конвойными, будто не решаясь доверить рядовым столь важное дело, шагал есаул Никишкин. С ветки молодого дуба свисала петля, под ней стояла табуретка. Казак или башкир повис на веревке, проверяя: выдержит ли? Вокруг толпились несколько десятков белоказаков да согнанные местные жители. Кто смотрел с жадным любопытством, кто безразлично, кто с сочувствием. И вдруг в толпе мелькнуло знакомое лицо — Петрищев! В общем-то обычный боец, ничем не выделялся, только всегда вроде чем-то недовольный… Он должен был с ними в штаб ехать, но накануне вечером отпросился в лазарет — старая рана открылась. Вон оно как обернулось! Переметнулся, гад… Но рожа все равно кислая! И здесь, видно, не нравится!
— Что стал? Иди! — за словами последовал толчок в спину.
Семенов косо глянул на есаула.
— Вообще-то, мы только мародеров вешали, и то не всегда. А офицеров и прочую военную контру расстреливали!
— А ты что, офицер? — скривился тот. — Каждая крестьянская сволочь нынче командует. Только офицерами вы от этого не становитесь. Пошел!
Он снова толкнул комэска в сторону импровизированной виселицы.
— Скажи спасибо, что не дал тебя на ремни порезать, как ребята требовали. Ты ведь многих наших покрошил, большой к тебе счет!
— Ничего, по всем счетам и тебе придется рассчитываться, и предателям-перебежчикам, которых на груди пригрел, — сказал Семенов, щурясь, и в последний раз посмотрел на клонившееся к закату солнце. Желтый диск висел точно посередине петли, и если бы комэск не был коммунистом и воинствующим атеистом, он мог бы найти в этом какое-то благоприятное предзнаменование. Но верил он только в марксистскую диалектику и исторический материализм. Правда, перед смертью и в ангела-хранителя поверил…
Его подвели к табурету. Один конвойный завёл за спину локти, второй приготовился связывать.
— Не передумал? — спросил, подходя, есаул и протянул партбилет. — Спалишь свою бумажку, принимай сотню и живи дальше! Зачем на тот свет торопиться? Ну? Будешь палить?
Вместо ответа Семенов набрал полную грудь воздуха и плюнул в раскрасневшееся рябое лицо, потом вырвался, бросился вперёд, нацелившись цепкими руками в толстую потную шею. Но есаул сильным ударом успел сбить его с ног, тут же навалились конвоиры, заломили руки, связали так, что в плечах заломило.
— Ну, и черт с тобой, подыхай, — сказал Никишкин, переводя сбившееся дыхание и вытираясь несвежим платком. — Твое дело!
Семенова подтолкнули к табуретке, подсадили, поддерживая под локти, накинули и затянули на шее петлю.
— Моё дело того стоит, — сказал Семенов и крикнул изо всех последних сил:
— Да здравствует власть рабочих и крестьян! Долой эксплуататоров! Свобода, равенство, справед…
Муртазали выбил ногой табуретку, крик оборвался на полуслове, и красный командир, раскачиваясь и крутясь на верёвке, повис в воздухе. Летавшие над местом казни вороны стали сужать круги…
Эпилог первой части
Пропажу Семенова с боевым охранением обнаружили быстро. По случайному стечению обстоятельств, в эскадрон прискакал вестовой из штаба, и
