Так с той поры и повелось: ночью мы с Шутником заступали в караул, днем отсыпались, а когда выдавалась свободная минутка, мой приятель трепался с Мартином, а я наблюдал за неизменно игравшими в свою странную игру горцами. Вскоре мне начало казаться, будто неразговорчивые охранники меняют правила по нескольку раз за партию, и монотонное передвижение камешков стало вызывать жуткое раздражение. Так что обычно я заваливался спать сразу же, как только приходил с дежурства.
За все время пути Арчи заглядывал к нам всего пару раз и то, чтобы только убедиться, что доверенный Шутнику серебряный шар никуда не делся. А так у него и самого дел было по горло — Руфус сразу понял, на кого можно взвалить часть своих обязанностей, и в итоге не прогадал. Не скажу, чтобы здоровяк пришел от такого доверия в восторг, но деваться ему было некуда.
И если честно — столь размеренная жизнь вскоре даже начала мне нравиться. А что? Кормят, поят, думать не надо совершенно — голова отдыхает. И скорость передвижения обоза вполне приличная — основную часть груза составляли южные специи, сохранность которых обеспечивали весьма недешевые чары. Так что я просто считал остающиеся до пересечения границы с Ранлоу дни и был полностью доволен жизнью.
А обстановка, надо сказать, к умиротворению весьма и весьма располагала. Церковные стражники давно навели в Приозерье порядок, и нападений на хорошо охраняемые обозы, по словам Мартина, не случалось здесь уже лет двадцать. Да и в Полесье, за исключением, пожалуй, северных марок, опасаться было нечего.
Единственное, что выводило из себя, — бесконечные споры Шутника и старшины обозников. Нет, конечно, сколько лучников можно мобилизовать с монастырских земель, у каких — полесских или норлингских — пикинеров доспехи лучше или кто из вольных городов тайком поддерживает пиратов, вопросы крайне интересные, но когда каждый вечер два человека схлестываются по ним до хрипоты и никак не могут переспорить друг друга…
Насколько боеспособна тяжелая конница ордена «Пламенеющего меча»?
Зачем церковному войску столько арбалетчиков?
Где варят лучшую сталь?
Какой толщины должен быть стеганый поддоспешник?..
И так каждый день. С Шутником разговаривать было бесполезно, а Мартина попросить заткнуться я не мог — как-никак он согласился стачать мне сапоги из шкур черных лягушек. И хоть запросил ни много ни мало — половину жалованья, мне даже в голову не пришло торговаться: любой нормальный сапожник за работу с невыделанной кожей потребовал бы в три раза больше. Вот и приходилось слушать весь этот бред.
И что я заметил — вовсе не отличавшемуся раньше особой любовью к Церкви Габриелю постоянно приходилось ее защищать. А проведший, как оказалось, в церковных гарнизонах полжизни Мартин весьма аргументированно поливал церковников грязью.
— Мир катится в бездну, — с трудом протыкая толстой иглой прочную лягушачью кожу, как-то раз заявил он. — И надо быть слепцом, чтобы не видеть этого. Скоро у Империи начнутся тяжелые времена, попомните мое слово.
— У Империи? Даже не смешно, — естественно, не согласился с ним Шутник.
— Понятно, что не смешно. И если ничего не изменится, дальше вообще грустно будет. А все отчего? — Мартин сделал еще одну дыру, отложил заготовку подметки в сторону и сам ответил на свой вопрос: — Оттого, что нет среди людей единства, слишком много нас. Нелюдям в этом отношении проще — у них даже самые упертые давно сообразили: чтобы выжить, надо сбиться в стаю. А Церковь привыкла всех на своих и чужих делить. Доделится когда- нибудь. Поодиночке нас вырежут. Это если сами друг друга в могилу не загоним.
— Бред! — уже более категорично высказался Шутник. — Да если что Империю и объединяет — так это Церковь.
— Верно, Империю объединяет. Только не надо забывать, что Империя и род людской — это разные вещи. Когда Семеро восстание устраивали, чего они добивались? Сплотить всех против нелюдей? Сохранить Империю? Хрена с два! Власти они хотели. И что в итоге вышло? Северные княжества и Худые герцогства от нас отошли? Отошли. Норлинг независимость получил? Получил. Западные острова больше не в Империи? Не в Империи. Вот как Церковь нас сплотила.
— Ну это когда было! Давай тогда вспоминать, что тыщу лет назад происходило! — обеспокоенно покосился на горцев Габриель, но те сосредоточенно пялились на игровую доску и к спору не прислушивались. — При чем здесь трудные времена?
— А при том! — отрезал Мартин и потер припухшее запястье левой руки, на котором алело родимое пятно размером с серебряный щит. — В Восточном Норлинге сейчас кто у власти? Язычники-солнцепоклонники. Островитяне на людей уже даже и не похожи. На чьей стороне они выступят? Да им проще с нелюдями, чем с Церковью, столковаться. А вампиры? А ну так они тоже в стороне не останутся? И ни эльфы, ни лесные орки старых обид не забыли. Как только запах кровь почуют, мигом мирные договоры в отхожее место спустят.
— Силы небесные! — тяжело протянул Шутник. — Островитян еще при деде Карла Бездетного за нормальных людей никто не считал. Так, глаза закрывали. И приди к власти не Церковь, а герцог Гальт — он бы всю страну кровью залил. Ну и кому от этого лучше было бы? А? — Габриель уставился на Мартина и, не дождавшись ответа, продолжил: — Да и не смогут нелюди промеж собой договориться. Никогда не смогут. Они ж друг у друга крови не меньше выпили. А про Восточный Норлинг и вовсе можно забыть — покуда он Западный под себя не подомнет, на север даже не посмотрит. Да еще с юга к ним нечисть так и лезет. Тоже головная боль. Нет, Эр-Мигул сколько угодно бряцать оружием может, с Империей он связываться не станет.
