немедленно. Вот прямо на этом ящике. Она облизнула пересохшие губы. Черные глаза незнакомца – как же его все-таки зовут? – блеснули пониманием:
– Иди, милая, скажи принцу, что его ждет дайгон, потом сообщи, где меня можно найти.
– А потом? – Лерочка посмотрела на ящик, испытывая явное томление.
– А потом забудь обо мне, – ласково проговорил дайгон, что бы это ни значило, – и о нашем разговоре тоже забудь.
Она кивнула и пошла к лифту.
Рашук был в зале, сидел у стола с пирожными и при виде Лерочки скривил перемазанные кремом губы:
– Что тебе нужно от меня, женщина?
Лера рассказала и, как только белая рубаха мальчишки скрылась в дверном проеме, обо всем забыла.
Максим переведет на ее счет приятнейшую сумму, день не прошел зря. Остается немножко поизображать скорбь и тревогу, поболтать с подругами, рассказать свою версию событий полиции, и она сможет поехать домой, выпить ванильный кофе у окна, по которому барабанит дождь, выкурить припрятанную ментоловую сигаретку и немножечко подумать о густом, как патока, томлении, которое непонятно почему поселилось внизу живота.
Пискнул таймер, таблетка скользнула в сухое горло. На стоянке, по крайней мере в той ее части, которая предназначалась для простых смертных, никого не было. Торговый центр давным-давно закрылся, и только рабочие пчелки вроде меня, не успевшие за восьмичасовой рабочий день покончить с отчетами, могли здесь появиться. А припозднилась я знатно. Голова была тяжелой и просто отказывалась работать, занятая мыслями о том, откуда на моих руках оказались серебряные браслеты. Я делала ошибку за ошибкой, исправлять которые пришлось уже после окончания рабочего времени. Мне в жизни только выборочной амнезии для полного счастья не хватало, честное слово! Где я была? Как оправдалась перед начальством? И как эти чертовы браслеты снять? Они не доставляли никакого неудобства, не сжимали запястья, но кисти рук освобождаться от них не желали. Из чего следовал еще один вопрос: как я вообще их надела?
Я отстегнула велосипед, придерживая его коленом, закрепила на багажнике сверток, поправила на плече рюкзак и перекинула ногу через раму, чтобы начать свое путешествие домой. Время было довольно позднее и, несмотря на обилие фонарного света, у стен «Пирамиды» уже сгущались зловещие тени. Я мягко тронулась, ловя равновесие, и что-то дернуло меня за штанину – видимо, она попала в цепь. Пришлось остановиться и устранять неисправность. Черт! Три тысячи чертей! Штаны, конечно, придется выбросить, металлические зубцы выдрали изрядный кус ткани, да и смазку все равно не отстирать никакими средствами. Колеса заклинило намертво, я опять чертыхнулась и, закинув своего верного коня на плечо, потащила его поближе к угловому фонарю. За углом у другого служебного входа кто-то курил, и запах табачного дыма заставил поморщиться. Работников за перекуры штрафовали нещадно, и немногие страдальцы, еще не расставшиеся с пагубной привычкой, искали укромные уголки, чтобы предаться пороку.
Я бросила на асфальт рюкзак, отвязала багаж, осторожно перевернула велосипед на попа и присела на корточки, выуживая ткань из цепи. За углом пискнул дверной зуммер. Курильщик что-то пробормотал. Слов я не разобрала, да и язык, кажется, был иностранным.
– Хлеб и пиво, – раздался высокий мальчишеский голос.
– То, что ты, мой юный друг, используешь древнее египетское приветствие, почитая тем самым богиню плодородия и пива Изис, похвально.
Интонации были знакомыми. В памяти всплыло «…раннединастические египетские некрополи – Абидос, Саккара, Тархан, они, конечно, дают нам представление о древних обрядах…» Алкоголик дядя Витя? Я же с ним утром в электричке познакомилась. Значит, удалось мужичку в «Пирамиду» просочиться. А что он здесь делает так поздно? Народное гулянье по случаю открытия торгового центра давно закончилось, вечеринка для избранных, о которой сплетничали у нас в кулуарах, скорее всего, тоже.
Вдалеке послышался звук полицейской сирены, поэтому что ответил мальчишка, я не услышала.
– Баринов – наш со всеми потрохами. Я ему расчудесный фокус продемонстрировал. Ты был прав, о, хранитель врат и управитель колесниц, человеки стремятся не просто к бессмертию, а к бессмертию здоровому и полному сил. Ради вечной молодости разлюбезный Аристарх Евгеньевич в лепешку расшибется.
– Молодец, – похвалил собеседника мальчишка. – Работай дальше.
Мне очень хотелось дослушать странный разговор, но на дорожке, ведущей от главного входа, появился мельтешащий свет фонарей, сюда шли полицейские. Что бы ни произошло сегодня в «Пирамиде», я не имела ни малейшего желания потратить вечер и без того нелегкого дня на общение с представителями органов правопорядка. Поэтому я, к этому моменту как раз справившаяся с цепью, быстро надела на плечи рюкзак, подхватила под мышку сверток и тихонько отвела своего железного коня в тень стены, там пробралась за мусорными контейнерами, по асфальтированной тропинке между трансформаторных будок, у одной из которых пришлось немного задержаться, и, уже оседлав велосипед, обогнула холм, спустившись к реке. Меня никто не заметил.
Лишь в электричке я позволила себе расслабиться и подумать о странном разговоре двух странных людей. О неудачном покушении на господина Баринова я услышала только наутро, из утреннего выпуска новостей.
Гроза над поселком началась, когда я уже подъезжала к дому. Зигзаги молний расчертили ночное небо, загрохотал гром. Я едва успела юркнуть в дверь сарая, когда за моей спиной дождь буквально сплошной стеной рухнул на землю. Прикрывшись какой-то ветошью и стремглав добежав до крыльца, я бросила рюкзак в углу, стащила кроссовки и пошла в ванную, оставляя на дощатом полу мокрые следы. Электричества не было, но горячей воды хватило,
