– Погоди.
Старшина напрягся, прислушиваясь. И, кажется, кое-что уловил – какой-то слабый шум. Он действительно походил на негромкий плач. Странно. Кто бы это здесь мог плакать? И почему? Или мут какой-то под человека косит?
– Вот что, – прошептал Латыпов. – Я дальше пойду первым, ты за мной. И держи вот это.
Он стянул с плеча карабин и протянул Глаше.
– Зачем он мне? – удивилась та, неуверенно беря оружие в руки. – Он же без патронов.
– А штык на что? И вообще – откуда врагам знать, что обойма пустая?
Сергей слегка хлопнул девушку по плечу и мягко, на носках, направился вдоль стены к углу здания. Глаша посеменила за ним, стараясь не наступать на сухие ветки. Около поворота Латыпов притормозил и, осторожно высунув голову, посмотрел за угол. Затем оглянулся. Молча приложил указательный палец к губам. И махнул рукой – мол, иди сюда, есть на что посмотреть.
Глаша подкралась на цыпочках и, оставаясь за спиной Латыпова, вытянула голову вперед. То, что она увидела, показалось ей удивительным и даже, в некотором роде, загадочным. Около входа в развалюху валялось толстое бревно. На нем, спиной к наблюдателям, расположилось странное человекоподобное существо. Внешне оно очень напоминало самку нео – невысокую, полненькую, мохнатую и косматую. Но имелись и оригинальные особенности, совершенно нетипичные для нео.
Первая особенность, сразу же бросавшаяся в глаза, заключалась в том, что существо было одето в некое подобие сарафана с коротким подолом. Кроме того, на косматом, в целом, затылке виднелся выстриженный кружок, этакая плешь с очень короткими волосами «а ля тонзура». Ну а третьей особенностью являлось то, что самка и в самом деле плакала – сгорбившись на бревне и уткнувшись физиономией в ладошки.
Латыпов посмотрел на Глашу и выразительно мотнул головой – мол, чего дальше-то? Та в недоумении пожала плечами – мол, а черт его знает. Сергей тоже пожал плечами, вздохнул и, держа в опущенной руке палаш, тихонечко двинулся к странной дикарке.
Однако не успел он преодолеть и пары метров, как мохначка то ли что-то услышала, то ли унюхала, то ли просто почувствовала. Сначала она резко обернулась. Затем ее правая рука метнулась вниз – в траву у бревна. И уже через секунду дикарка стояла на полусогнутых ногах, сжимая в руках карабин.
В этот момент старшина находился от самки на расстоянии в десяток шагов и при всем желании не мог предпринять чего-либо кардинального – ну разве что нырнуть щучкой в кусты, росшие в стороне от здания. Но Латыпов поступил иначе. Заметив боковым зрением, что чуть сзади и правее него застыла в растерянности Глаша, он шагнул в ее сторону, становясь на линию огня. В следующее мгновение шустрая мохначка вскинула карабин и выстрелила не целясь.
Пуля угодила Сергею в верхнюю часть шлема и, как показалось Латыпову, обожгла ему кожу. В голове при этом сильно зазвенело, а в левом ухе заложило, как будто туда прилетел размашистый свинг от мощного бойца. Старшина покачнулся, но устоял на ногах даже вопреки рефлекторному желанию упасть и вжаться в землю. Устоял, потому что не мог пожертвовать Глашей.
Дикарка между тем, по-прежнему не целясь, снова нажала на спусковой крючок. Выстрел прогремел, и пуля на этот раз сверкнула над головой Латыпова – именно сверкнула, оставляя в воздухе светящийся след. А вот следующего выстрела так и не последовало, невзирая на судорожные попытки мохначки произвести его. Она лихорадочно нажала на спуск несколько раз подряд, но в ответ раздавались лишь сухие щелчки.
В этот момент в ситуацию вмешалась Глаша. Она выступила вперед и, прижав приклад карабина к плечу, грозно выкрикнула:
– Бросай оружие, дура! Иначе стреляю!
Дикарка, вылупив глаза, некоторое время колебалась. На ее не обремененной высоким интеллектом физиономии явственно читались два противоборствующих желания – выполнить команду или дать деру в заросли. Конец сомнениям в духе Буриданова осла положила Глаша. Сделав еще один шаг, она выразительно повела стволом карабина и рявкнула:
– Бросай оружие, либо убью! Ну! – После чего уже спокойней добавила: – Пойми, дурочка, у тебя патроны закончились. А у меня полный магазин. Дернешься – подстрелю, как суслика. Я их, между прочим, с двадцати метров в глаз бью.
– Врешь, – недоверчиво отозвалась самка, продолжая прижимать свой карабин к животу.
– Не веришь? Тогда проверь, – с ехидцей предложила лесовичка. – Ну, беги. Чего стоишь?
Дикарка зыркнула по сторонам, вздохнула, громко шмыгнула носом и кинула оружие перед собой.
– Вот так-то лучше, – констатировала Глаша, не отрывая приклада от плеча. И сделала, как бы между прочим, еще шаг навстречу мохначке. – А теперь давай поговорим – спокойно, без нервов. Скажи, зачем ты в нас стреляла?
– Как зачем? – дикарка искренне удивилась. – Вы же капитолийцы.
– Капитолийцы?
– Он – капитолиец. – Мохначка ткнула в сторону Латыпова пальцем. – А ты – не знаю кто. Наверное, его самка. Короче, оба капитолийцы. А их надо убивать.
– Всех?
