– Юрий Ветров, очень приятно.
– Отец любит меня, но у нас разные взгляды на жизнь. Я для него еще ребенок, а мне уже двадцать два, между прочим, и я вовсе не собираюсь жить по его рецептам. Что-то мы заговорились с вами. Пора. Отец приглашает. Мы обязательно увидимся, мне нужно о многом вас расспросить. И вам тоже будет полезно поговорить со мной, я помогу разобраться в корявом укладе нашей лунной жизни. Мне нравятся русские. Знаю слова: «спутник», «Гагарин», «заздаровье». Так что мы еще встретимся. Идите, удачи вам. Да захватите с собой вашего дурашливого Думузи.
«Ах, Мэри, Мэри, Мэри, как плохо в ЭСЭСЭРЕ, ну а пока что на Луне, я чувствую себя вполне. Мэри, Мэри, что за чудное создание! Какая девушка, настоящая Аэлита. Да нет, Аэлита, довольно анемичная, сколько было Толстому, когда он писал Аэлиту? За пятьдесят, наверное, вот то-то. А эта девчонка – огонь, горячая кобылка, так и бьет копытом. Какой ты все-таки циник, Ветров. Тебя приняли радушно, как своего, а ты – „горячая кобылка“… Ну, Думузи, хватит изгаляться, идем, нас уже ждут.
Все прошлое – как сон. Будто и не было ничего. Будто и не жил на Земле. Огромная жизнь… И вдруг все резко переменилось. Повезло тебе, Ветров, сможешь теперь прожить две жизни. Не одну – а две. А получится вернуться на Землю – целых три. Интересно, что думал отец, когда попал сюда, на Луну? Правда, я этого не знаю, куда на самом деле он попал, что вообще с ним случилось. Можно ли доверять этому милому дурачку, Гришке Монастырскому? Говорят, что к старости впадают в детство. Устами младенца… Может, это как раз тот случай?»
Ветрова и Думузи встретил Армстронг. Немолодой, строгий, решительный, в серебристом костюме-комбинезоне, обтягивающем стройное, мускулистое тело. Ветров и Армстронг настороженно смотрели друг на друга. Армстронг не любил, когда что-то в его жизни шло не по плану. Точнее – не по его плану.
Думузи раздраженно говорил, рассказывал Армстронгу о том, что «его воины нашли двоих землян, вернее – те пришли сами, доплелись до наружного шлюза, возможно, прилетели на ракете».
– Во всяком случае, этот, – он указал на Ветрова и смачно сплюнул, – объяснил нам все именно так. Может, и не врет, хотя такие, как он, обычно врут, – почва в районе шлюза долго еще тряслась. Похоже на жесткую посадку их земного, примитивного, летательного аппарата. Не будем же мы, великие энки – энки, которые царствовали на Нибиру, на Ла-Ах-Ма еще задолго до того, как появились эти зазнайки нипурты, не говоря уже о вас, ничтожные земляне… которым мы от душевных своих щедрот подарили своего отпрыска, великолепного и блистательного Гаутаму, – не будем же мы проверять эту ахинею, тратить драгоценное время, отрываться от привычной нам духовной и созерцательной жизни. Кто они, эти земляне? Лазутчики или шпионы? Для чего прибыли – неясно, мы никого из землян не звали и никому из них не верим. Ты, Нил, еще ничего, но тебе тоже не особо доверяем. Эти настаивают, что прилетели к вам, вот сами и разбирайтесь. Решили отдать тебе их главного, но второго оставили на всякий случай у себя – как заложника.
Ветров в который раз подробно рассказывает, его слушают недоверчиво. Обращается к Думузи, просит вернуть своего спутника и друга. Тот категорически отказывается: «Пусть все эти дела рассмотрит Совет нипуртов, как они решат, так и будет». По всему видно, что на самом деле Думузи побаивается нипуртов, которые, видимо, реально решают все вопросы управления планетой Аку.
Армстронг недоумевает, почему его не уведомили с Земли об экспедиции на Луну? Вернее, сообщили что-то совсем невнятное и от неуполномоченных людей. Он, конечно, возражал – нарушение конвенции и все такое, но потом это отменилось и он успокоился. Зря успокоился. Они все-таки прилетели, – какая жалость, кто такие, кто их уполномочил? – проходимцы какие-то. Армстронг не делится этими своими мыслями ни с начальником волобуев, ни с Ветровым – он тоже не доверяет им обоим, он вообще никому не верит. Думузи продолжает рассказ о том, какое впечатление произвели на него земляне. Говорит о необыкновенной силе Ветрова. Армстронг вызывает врачей, Ветров разрешает себя осмотреть. Ничего особенного – человек как человек. А твой друг? Ветров молчит, Думузи пожимает плечами – он не знает, второй совсем слаб, не может приспособиться к разреженной атмосфере Аку, пока ведет себя смирно. «Пока… Этим тварям нет никакой веры».
– Иди уже, иди, Думузи, ты повторяешься, – довольно резко произнес Армстронг. – Встреча сразу с таким большим количеством землян – для тебя слишком большая умственная нагрузка. Иди, отдохни в своем Уруке, столице динозавров. Сколько вам, энкам, вам уже, наверное, миллионы лет? Ты перегрузился, твой слабый мозг может не выдержать такого напряжения. Посмотри на себя – ты весь синий. Ну, хватит ругаться, смотри ты, сколько американских ругательств освоил. А по-русски слабо? Вот так, ну давай, давай, позабористей чтоб, фак твою… Иди уже, дубина, иди.
Армстронг вызывает Мэри.
– Пусть гостю подберут жилье, займись им, познакомь с нашей деревенской жизнью, пусть гость расскажет о новостях с Земли, но не всем подряд без разбору. Самое важное – вначале тебе и мне, а я уже определюсь, надо ли делать это достоянием общественности. Проследи, чтобы у него не было неприятностей с бритоголовыми, они страсть как землян не любят, особенно свеженьких, по себе знаю. Хотя свеженьких уже давно не было. Да, и чтобы от сирен не пострадал.
«Какие сирены, что за сирены? Гудки, что ли? Или девушки, пением своим и прекрасной внешностью доводящие путников до экстаза, до потери всякого разумения? Те самые мифические сирены со страшными птичьими когтями, сирены – символ алчности, гордыни и распутства? Как это сочетается – нежность, божественная красота, небесный голос, экстаз с кровью и жестокостью? Сладкая, упоительная, мучительная смерть… А при чем здесь они, эти сирены? На Луне нет ни морей, ни озер, ни рек. Спросить Мэри? Да нет, сама все расскажет, когда надо будет. Или привяжет как Одиссея – веревкой к мачте… Может, она – сама сирена? Красивая, манящая… Нет, не чувствуется в ней жестокости. Наивная, провинциальная. Нет, совсем не к смерти зовет эта
