а все равно – вниз по наклонной, начало заката. Хоть и другая планета, другая цивилизация, кладезь научных достижений и так далее, а все равно – провинция.
Жизнь – коту под хвост. Конечно, я здесь уважаемый человек. И только. Уважаемый, довольно пожилой человек. Без своего дела, без семьи, без детей, без положения, без будущего.
Как это я так все профукал? Начинал неплохо. Ждал – вот-вот лопнет Варшавский блок, снесут Берлинскую стену. Пойдет приватизация, буду при собственности, при всех делах.
Зачем я вообще согласился на эту поездку? Поездку… Не поездка это. Конечно, оказаться на другой планете, влиятельным агентом… Теперь выясняется, что я уже на две разведки работаю. Может, и неплохо.
А ведь мог и спалиться. Вычислили они меня, надеюсь, «американская девушка», как ее называла Инга, не пострадала – где она сейчас, что с ней? У кого я могу узнать о ней, я ведь теперь Нейтен Уокер, как меня может интересовать судьба какой-то девушки из обслуживающего персонала?
В шаге был от провала. Хорошо, что это был последний челнок. Удалось зацепиться. Выкрутился.
Был бы жив настоящий Нейтен Уокер, сдал бы он меня в Умме местным властям, сидел бы я в карцере, тогда я еще не знал Армстронга, а теперь знаю: от Армстронга, что от первого, что от второго, точно бы не выскочил. Ждал бы следующего корабля на Землю. Может быть, ждал бы всю жизнь.
В конце концов, для меня все неплохо сложилось. Хотя нельзя так говорить, думать так – тоже нельзя. Хороший был человек этот Нейтен, настоящий, правильный. Не то что я – с трухой и гнильцой. Слава богу, хоть здесь нет на мне греха. Пожалел он меня, знал, что последний рейс, согласился высадить на Луне, чтобы руки CIA меня не достали. Сам и пострадал. Нет здесь моей вины. Посадка жесткая получилась. Разбился он. Кабина, к счастью, не разгерметизировалась, но могла в любую минуту, и тогда мне бы тоже каюк. Я еле дотянулся до Уокера – наручник не давал отойти от кресла, – достал из его кармана ключ, мог ведь не дотянуться, мог не найти ключа, скорей, скорей, пока есть воздух в кабине, отцепился и влез в другой скафандр. Фу-у-у, здесь свой автономный баллон с воздухом. Как я мог помочь Уокеру? Да он, похоже, скончался, так и не приходя в сознание. А я шишками отделался. Шишками да синяками. Еще Бабум, чистая душа, вовремя оказался около шлюза, помог мне выкарабкаться, до людей добраться.
Потом, правда, пришлось следы заметать. Хорош бы я был, если б явился в колонию и заявил: «Так, мол, и так, я – советский шпион, вяжите меня». Нет уж, братушки. Вот как все было: «Шпион разбился при посадке, туда ему и дорога. А я – капитан Нейтен Уокер. На орбиту мне уже не вернуться. Корабль, что на орбите, поведет к Земле второй пилот. А мне здесь придется остаться, – что делать? Вот салун, вот его оборудование, вот напитки, буду этим заниматься». Кстати, и для семьи Нейтена тоже лучше – будут считать, что он жив. Далеко, правда, но жив. Может, когда и вернется. Надежда, у них остается надежда. Очень даже гуманно.
А хвосты пришлось пообрубать. Грубо, конечно. Даже более того. Так-то, дружок. До этого цеплялся за последнее, хотел считать себя приличным человеком. А вот…
Убрал вначале капитана Андерсона, того, кто там, на орбите, сопровождал меня в посадочный модуль. Он, как увидел меня, сразу хотел арестовать. А я ему: «Неизвестно, что здесь со мной сделают, давай хоть записку напишу для родных». Он отвечает: «Успеешь еще, и не одну». «А как сдохну или грохнут меня? Не, давай сейчас». Достал ручку. Он заинтересовался: «У, какая ручка – старинная, перьевая, чернилами пишет, наверное, и перо, поди, золотое. Дай посмотреть». – «Смотри. Дарю, если нравится. Напишу письмо и все. Больше она мне не пригодится, видать». Протянул ему ручку и как бы передавал неловко, в последний момент чуть не выронил, кольнул его в руку, будто невзначай. Чуть-чуть. «Прости, ради бога. Не больно?» – «Ничего, пустяк. Совсем не больно. Красивая ручка, раритет, не жалко?» – «Для тебя – нет». Поговорили немного – минуту – что да как. Ему плохо. Голова закружилась. Здесь бывает такое попервоначалу – непривычно малый вес, разреженный воздух. Дальше – больше. Вызвал врачей – сердечный приступ, что-то делали, вызвали селенитских спецов, не откачали. Ушел, не приходя в сознание.
Двух других из команды, что знали меня как Анджея Кубари, ну тех, что помогали тогда Андерсону отвести меня к настоящему Нейтену, пришлось самому найти. Чтобы потом не было неприятных сюрпризов. Сказал им – так, мол, и так, я – Анджей, здесь оказался, а командир погиб при посадке, несчастный случай. Не выдавайте меня, дайте пару дней. Погуляю на свободе, хоть чуть-чуть отведаю лунной жизни. А потом сам сдамся колонистскому начальству. Деться здесь все равно некуда. Одного тоже пером уколол – писал по его требованию чистосердечное признание. А второй… Порезал он руку, совсем немного. Я ему пластырь дал. В общем, ему и этого хватило. Из дружеских побуждений, конечно, пластырь дал. Ты мне навстречу идешь, вот и я тоже готов тебе помочь.
Ну, думаю, хватит с меня покойников. Сбрил бороду и усы, укоротил стрижку. Подготовил оборудование для салуна, выбрал себе ковбойскую одежду, шляпу типа «стетсон». Комбинезон астронавта забросил в дальний угол. Надевал его потом только, если надо было смотаться к транспортному кораблю, где оставались еще кое-какие неразобранные грузы. В общем, оделся так, как в своем берлинском баре любил щеголять. А ковбойский нож я еще с тех пор сохранил. Одним словом, в таком виде меня совсем уже не узнать было. Некоторые были из моей группы, с кем я тренировался в Центре подготовки. Подходили: «Привет, Анджей!» «Да нет, не Анджей я, обознался, приятель. Нейтен Уокер я. Был командиром, теперь вот на пенсию вышел. Кабаком заведую. Заходи ко мне в SALOON MOON».
Всем рассказывал, что посадил на Луну не только последний корабль, но и несколько предыдущих. Говорил, что никого на Земле не осталось. Они ведь не знают, что у Нейтена на Земле семья. Так и живу. Все привыкли. Командир Нейтен Уокер, кличка Данди. Будто всегда так и было.
