Ужас на поле для гольфа. Приключения Жюля де Грандена

совсем забывая о них. Он даже забыл зажечь свою обычную сигарету между ужином и десертом.

– Nom d’un champignon, – пробормотал он, рассеянно глядя в чашку с кофе. – Должно быть, так оно и есть… Но кто поверит?

Я вздохнул от досады. Его привычка бормотать вслух, но без объяснений своих мыслей, когда он словно передвигал фигуры на своей мысленной шахматной доске, всегда меня раздражала. Но я ничего не мог поделать с тем, чтобы заставить его не утаивать всей информации, пока он не достигнет кульминации тайны. «Non, non, – отвечал он, когда я просил его всё рассказать мне, – чем меньше я говорю, тем меньше опасности показать себе, что я большой дурак, друг мой. Позвольте мне рассудить это дело по-своему, умоляю вас». На том история и заканчивалась.

К полуночи он нетерпеливо поднялся и указал на дверь.

– Поедемте, – предложил он. – За час или чуть больше мы достигнем нашего места назначения, и это должно стать подходящим временем, чтобы увидеть то, что, боюсь, мы увидим, друг мой Троубридж.

Мы проехали по дороге в Спрингвилл в тишине ранней осенней ночи, повернули в сиротский приют и припарковались перед зданием администрации, где жил суперинтендант Джервэйз.

– Мсье, – тихо сказал де Гранден, мягко постучав в дверь суперинтенданта, – это я, Жюль де Гранден. За все то, что я причинил вам, я смиренно извиняюсь, и теперь хочу, чтобы вы мне помогли.

Маленький седовласый чиновник, помаргивая от сна и удивления, впустил нас к себе и весьма насмешливо улыбнулся.

– Что вы хотите, чтобы я сделал для вас, доктор де Гранден? – спросил он.

– Я хотел бы, чтобы вы провели нас в спальные апартаменты mere Мартины. Они в этом здании?

– Нет, – с удивлением ответил Джервэйз. – У матери Мартины свой собственный коттедж в южной части приюта. Ей нравится приватность отдельного дома, и мы…

– Precisement, – согласился француз, энергично кивая. – Боюсь, я хорошо понимаю ее любовь к частной жизни. Пойдемте, пойдемте. Вы покажете нам дорогу?

Коттедж матери Мартины стоял у южной стены приюта для сирот. Это было аккуратное маленькое здание в стиле полубунгало, построенное из красного кирпича и снабженное низким широким крыльцом из белого дерева. Только стрекотанье сверчка в высокой траве и долгие, меланхолические крики вороны в ближайших тополях нарушали тишину звездной ночи, когда мы бесшумно шли по кирпичной дороге, ведущей к дверям коттеджа. Джервэйз собирался поднять полированный латунный молоток, украшавший белые панели, но де Гранден схватил его за руку, призывая не шуметь.

Тихо, как тень, с поднятым указательным пальцем, предупреждающим нас о молчании, маленький француз крался от одних широких окон на фасаде к другим, пристально вглядываясь в затемненный интерьер и составляя в уме план дома.

В задней части коттеджа находилась одноэтажная пристройка, в которой, очевидно, размещалась кухня. И здесь жалюзи были плотно закрыты, хотя под нижними краями появилась небольшая узкая полоска света.

– Ah… bien! – выдохнул француз, прижимая орлиный нос к оконному стеклу и стараясь проникнуть взглядом сквозь покрывающую завесу.

Пока мы стояли в темноте, маленькие вощеные усы де Грандена дернулись на концах, как у настороженного кота. Мы с Джервэйзом пребывали в полном недоумении, но следующий шаг француза наполнил нас тревогой.

Покопавшись во внутреннем кармане, он вытащил маленький блестящий стеклянный предмет, увлажнил его кончиком языка и приложил к окну, медленно потянув вниз, потом в сторону, затем вверх, – описав равносторонний треугольник на стекле. После этого он достал из другого кармана нечто, похожее на плотный бумажный квадратик, поспешно разорвал его и приклеил к стеклу. Только когда операция была завершена, я понял, что он сделал. «Пластырь», который он приложил к окну, был не более чем квадрат мухоловной бумаги, и его липкая поверхность не позволяла слышать тихий звон. Когда де Гранден закончил вырезать треугольник из оконного стекла, он осторожно извлек его с помощью приклеенной бумаги.

Закончив, мой друг вытащил маленький перочинный нож и принялся аккуратно вырезать дыру в жалюзи, освобождая место для обзора.

Некоторое время он стоял так, глядя в шпионскую дыру, и выражение на его узком лице переходило от сосредоточенного интереса к почти невероятному ужасу, и наконец, к безумной, неумолимой ярости.

– A moi, Trowbridge, a moi, Gervaise![195] – крикнул он, едва не завизжав, потом бесцеремонно выдавил плечом стекло, раскрошив его на дюжину кусочков, и прыгнул в освещенную комнату.

Я как можно быстрее забрался за ним, и изумленный суперинтендант последовал за мной, тихо выражая протест против нашего грабительского вторжения в дом миссис Мартины.

Один взгляд на разыгравшуюся в комнате сцену отмел все мысли о нашем правонарушении.

Прямо перед нами, спиной к ярко пылающей кухонной печи, стояла некогда спокойная мать Мартина, окутанная от горла до колен просторной одеждой. От ее спокойствия не осталось и следа, когда она увидела дрожащего маленького француза, который вытянул в ее сторону обвинительный палец. На ее цветущем лице с гладкой кожей возникла такой бешеная ярость, которую я не мог даже вообразить. Ее губы сузились, обнажив зверский оскал зубов, а