Ужас на поле для гольфа. Приключения Жюля де Грандена

отцом Робе… лейтенанта Праудфита. Я боялась смутить их одним из моих приступов. Но будет хорошо проехаться вместе с вами и доктором Троубриджем, я знаю, – она задумчиво улыбнулась ему.

– Несомненно, – согласился он, подкручивая кончики своих пшеничных усиков. – Не бойтесь, дорогая леди, – я буду смотреть, чтобы ничто не причинило вам никакого вреда. Поспешим, пора.

Мисс Лаудон повернулась, чтобы подняться по лестнице, желая свободной и возвращающей здоровье животворной прогулки, и де Гранден с недоумением повернулся к нам с капитаном Лаудоном.

– Дело вашей дочери намного проще, чем я предполагал, мсье le capitaine, – объявил он. – Я настолько привык сталкиваться с тем, что бездумные люди называют сверхъестественным, что, боюсь, я стал, как вы, американцы, называете, «помешанным» на этом вопросе. Когда сначала мадемуазель рассказала мне обо всем, я пришел к определенным выводам, которые, к счастью, не оправдались сейчас. Медицина помогает в большинстве случаев такого рода, но я боялся…

Бешеное столпотворение какофонических диссонансов, словно игра полдюжины джазовых групп, внезапно сошедших с ума, прервало его речь. Грохот жестяных банок, бряцание колокольчиков, вопли измученных скрипок и неслаженные взвизги духовых инструментов – все, казалось, смешалось с раскатами дикого хохота, когда странная фигура появилась на повороте лестницы и наполовину прыгнула, наполовину упала в зал.

Я не сразу узнал патрицианку Джули Лаудон в гротескной твари перед нами. Ее пышные черные волосы расплелись из греческой короны, в которую она обычно укладывала прическу, и фантастически свисали на грудь и плечи. Наполовину скрытое волосами лицо растеряло всякую безмятежность, на нем возникло другое выражение. Смесь хитрости, обмана и идиотической глупости воцарились там, как жаба, усевшаяся на шляпу гриба.

Ноги и руки были обнажены. Единственная одежда, покрывающая ее грудь и талию, заключалась в испанском платке, окантованные концы которого тянулись за ее летящими ногами, когда она подпрыгивала, как вакханка, на ковре. Сумасшедший аккомпанемент инфернальных звуков окружал ее, словно рой ядовитых мух – раненое животное, погибающее в болоте.

– Ай, ай, ай-е! – кричала она хриплым голосом, извиваясь в дьявольском разгуле. – Вот моя работа, глупец, вот мое мастерство! Ты – дурак, что пытался отнять у меня мое! Сегодня я оскандалю и опозорю эту женщину, и сегодня я потребую ее жизнь. Ай, ай, ай-е!

На мгновение де Гранден повернулся ко мне с ужасом на лице, и я встретил его быстрый взгляд не менее удивленно: потому что голос, издаваемый тонким горлом девушки, не был ее собственным – ни один звук и тон не напоминал Джулию Лаудон. Каждый пронзительный слог говорил о ком-то другом, бодром и злобном, тогда как девушка по своей сути была сладостно-меланхоличной.

– Cordieu! – воскликнул де Гранден сквозь зубы, подскочил к девушке, а затем в ужасном изумлении остановился, как вкопанный. Со всех сторон комнаты, как мерцающие лучи света, летели к качающемуся телу девушки крошечные кусочки металла. В одно мгновение ее руки, ноги, горло, даже щеки были инкрустированы сверкающими булавками и иглами, проникшими глубоко в ее сливочную кожу, что напоминало тела обезумевших индийских факиров, унизанные орудиями пыток. Казалось, что девушка внезапно стала мощным электромагнитом, который притягивал всякий металл в квартире.

Мгновение она стояла, покачиваясь. Жестокие предметы, пронизавшие ее плоть, по-видимому, не причиняли ей боли. Затем из ее губ вырвался дикий, душераздирающий крик, и ее глаза широко раскрылись от внезапного страха и ужаса.

Сразу стало очевидно, что она очнулась, осознала свое положение, свою почти полную наготу и кусающие, жгучие уколы бесчисленных игл по всему телу.

– Быстрей, Троубридж, друг мой! – призвал меня де Гранден, прыгая вперед. – Держите ее, старина! Не позволяйте ей упасть – эти булавки наверняка пронзят ее, если она упадет.

Пока я держал потерявшую сознание девушку, француз яростно вытаскивал булавки из ее плоти, грубо ругаясь на смеси французского и английского.

– Parbleu, – клял он, – это работа дьявола, клянусь! Черт возьми, у меня найдутся слова, чтобы все сказать этому проклятому «Драку», который сует булавки в барышень и бросает ножи в Жюля де Грандена!

Следуя за ним, я поднялся по лестнице, положил девушку в кровать и в ярости начал искать сиделку. Чем эта женщина думала, когда позволила пациентке покинуть комнату в таком костюме?

– Мисс Стэнтон! – сердито кричал я. – Где вы?

Мне ответил приглушенный звук, что-то между стоном и судорожным всхлипом, и слабо скрипнула дверь шкафа. Ухватившись за дверцу, я обнаружил ее лежащей на полу, полузадушенную упавшими платьями; ее рот был заткнут турецким полотенцем; запястья за спиной и щиколотки связаны шелковыми чулками.

– А-ах! О-ох! – выдохнула она, когда я освободил ее из пут и помог ей, находящейся на грани обморока, подняться на ноги. – Оно схватило меня, доктор Троубридж. В его руках я была беспомощной, как ребенок.

Де Гранден оторвался от своих манипуляций над Джули Лаудон.

– Что это было за «оно», что схватило вас, мадемуазель? – спросил он, снимая завязки с израненных конечностей девушки и ловко подсовывая под нее