— Да.
Я поднесла руку к верхней части рубашки. Непосредственно на заклепку на воротнике указывать не стала, технические подробности к нашему разговору имели весьма поверхностное отношение.
— И давно ты так живешь?
— Давненько.
Далеко отойти друг от друга мы не успели, и Рэю потребовалось не больше секунды, чтобы приблизиться ко мне вплотную, погладить по щеке и снова коснуться губ поцелуем — правда, на этот раз еще менее настойчивым. Зато для меня сдерживающих факторов стало меньше. И я обвила его шею руками.
Это было полнейшее безумие. Мы стояли посреди командного отсека, с незапертой дверью, через которую в любую секунду мог кто-то войти, я — в образе мужчины, Рэй — ясное дело, тоже, и безудержно целовались, теперь уже не отрываясь друг от друга. Опыт у меня был нулевой, но я быстро училась и — по крайней мере так мне казалось — ученицей была талантливой. Уста не жили отдельной жизнью, нет, скорее я сама стала своими устами, полностью растворяясь в обнимавшем меня мужчине.
Не знаю, долго ли это продолжалось. Двадцать секунд? Несколько минут? Времени в тот момент для меня не существовало, а задним числом не просчитаешь.
— Пойдем ко мне, — прошептал Рэй, касаясь губами моего уха. Чуть отстранился и заглянул мне в глаза. — Я понимаю, что слишком спешу. Я веду себя, как зеленый юнец, которому не хватает терпения. Брэн прав, и я — чертов псих, растерявший всю свою выдержку. Но я прошу тебя — пойдем ко мне. Хотя бы покажи мне свое лицо. И голос. Я обещаю, что не буду больше ни на чем настаивать, если ты будешь против.
Я не была против. И нетерпение его мне только нравилось. Наверное, в силу полного отсутствия опыта следовало бы проявить большую сдержанность, но, возможно, я просто не ощущала себя в должной степени женщиной. Присутствовало разве что легкое смущение.
— Маска так просто не снимается, — объяснила я, в очередной раз коснувшись губ Рэя в мимолетном поцелуе, заставившем волну тока пробежать по коже. — Нужен раствор, он у меня в каюте. Сбегаю за ним и приду. Это быстро.
Я развернулась и поспешила прочь, торопясь поскорее преодолеть минуты и метры, отделявшие нас от близости, не знаю, физической или духовной, да и к черту эти разграничения! К счастью, все постепенно налаживается, мы вовремя нашли записи Линды, теперь можно будет начать жизнь заново…
Я застыла на месте, остолбенела, так и не успев ступить за порог. Сердце билось глухо и тяжело, будто ради каждого удара ему приходилось переворачивать каменные глыбы. Медленно, прилагая неимоверное усилие, я развернулась. Руки безвольно повисли.
— Прости, Рэй. Я не приду.
Выражение его лица резко изменилось. Теперь на нем было написано разочарование. Он даже как будто чуть-чуть постарел, заставив меня вспомнить внешний облик того заключенного, которого я встретила в камере-одиночке пару месяцев назад.
— Почему?
Невеселая улыбка коснулась моих губ.
— Ты женат.
Какое-то время он хмурил брови, покачивая головой, словно не в силах осмыслить моих слов.
— Но ты же понимаешь, после всего, что произошло, это уже не имеет значения. Не может иметь значения.
Моя улыбка стала шире, и это парадоксальным образом отражало всю степень моего отчаяния.
— Тебе сейчас так кажется. Но ты ведь собираешься ее найти, верно? Во что бы то ни стало.
Он не ответил, подтверждая давно известный тезис, что молчание — знак согласия.
— Ты отыщешь ее, вы поговорите. Она даст какие-нибудь объяснения своему поступку — не может же их не быть! Скажет, что ее шантажировали или еще как-то заставили. Да даже если окажется, что все это ради денег или научного интереса. Или маленькой планетки в личное пользование, как говорил док. Все равно ты сумеешь ее понять. Простить, может, и нет, но понять сумеешь точно. Ведь она, какая бы ни была, для тебя — не чужой человек. Сколько вы прожили вместе? Восемь лет? Больше? Она варила тебе кофе, встречала после долгих вылетов… Не знаю, что там еще делают жены?..
Рэй попытался что-то сказать, но я замотала головой, призывая к молчанию, и, как ни странно, он послушался.
— Ты не подумай, я не наивный ребенок. — С губ сорвался смешок, а глаза заволокла влажная пелена. — И вовсе не считаю, что после постели люди непременно женятся и умирают в один день. Но ценность недолговечного романа в том, что люди заранее не знают, сколько он продлится. Не знают, что он окажется недолгим. Каждый такой роман мог бы оказаться на всю жизнь. И поэтому он всю жизнь хранится в памяти. У меня, конечно, нет опыта, но, — я пожала плечами, чувствуя себя в этот миг как никогда хрупкой, — так мне представляется. Такие отношения — как бабочка, которая вспорхнула с ладони. Может, она и однодневка, но пока живет, она красивее всей окружающей фауны. А наши с тобой отношения — это как если бы бабочку еще при жизни пригвоздили булавкой к странице альбома. Я так не смогу. Заранее знать, как все будет, а потом шаг за шагом наблюдать развитие того, что и так было очевидно. Поэтому давай лучше… — Пошлое предложение остаться друзьями так и не сотрясло ценный на звездолете воздух, в последний момент
