испугалась, что ты не захочешь остановиться.
– Это было… упоительно, – признался я. – Как наркотик. Я всегда ненавидел наркотики и презирал наркоманов, а теперь вот сам чуть не превратился в такого же.
– Зато эльфы теперь долго не захотят на нас напасть. Хотя ненавидеть будут сильнее.
– Это не так уж плохо. Раньше-то они нас презирали!
И все же мой срыв чуть не стал причиной катастрофы. Мы слишком сильно задержались в мэллорновом лесу, из-за чего обратная дорога превратилась в кошмар. Первые признаки надвигающихся неприятностей проявились уже на закате, через час после того, как мы оставили позади самый первый разоренный дом на условной окраине города. Жертв удалось избежать только потому, что мы удвоили осторожность и, соответственно, здорово снизили скорость передвижения. На какое-то время создалось хрупкое равновесие – мы медленно продвигались по лесу, постоянно контролируя окружающую местность, а первородные нас сопровождали, избегая при этом открытых стычек. Однако я чувствовал, что расслабляться нельзя – стоило только увеличить темп передвижения, как боковые дозоры видели тени лучников среди деревьев. Короткий обмен стрелами и болтами, и все возвращалось на круги своя. Пару раз мы пробовали преследовать нападавших, но они тут же исчезали, зато стрелы летели уже с другой стороны. Нам не давали остановиться, но в то же время мешали ускориться. Создавалось впечатление, что первородные к чему-то готовятся, и им необходимо, чтобы мы сохраняли определенную, точно рассчитанную скорость. Это настораживало и наводило на неприятные мысли, хотя я никак не мог сообразить, для чего им это нужно. Перебраться через Пелару удалось без потерь, но только благодаря способностям Говорны. Подготовку к ритуалу девочка начала на ходу, максимально экономя время, и все равно потребовалось оставаться на месте целый час, прежде чем непрозрачная мгла затянула пространство над рекой. Все это время приходилось отбивать нападения преследователей, становившихся все более настойчивыми – эльфам очень не понравилась наша задержка. Было безумно жаль терять такой козырь, ведь теперь-то враги точно знают, что туман появляется не случайно, но рисковать и перебираться при ясной погоде было бы и вовсе самоубийством. Нас бы просто перестреляли, пока мы находились в воде – глупо было бы предположить, что на противоположном берегу нас не встречают. А так десяток бойцов охраняли что-то бормочущую под нос шаманку, а остальные разошлись по сторонам и предотвращали попытки подобраться поближе. Эльфов, похоже, было совсем немного, иначе они были бы не столь нерешительны.
Я надеялся, что после того, как мы переберемся через реку, нас оставят в покое – не тут-то было. Первородные как будто задались целью больше не давать нам останавливаться. Несколько ребят были ранены, только благодаря качеству орочьих кольчуг избежав смерти – эльфийские стрелы, конечно, пробивали плетение, но теряли силу, оставляя неприятные, но не смертельные раны. Со временем первородные осознали свою ошибку и стали целиться по лицу, беречься стало сложнее, но пока бойцам удавалось вовремя заметить слишком близко подобравшихся лучников, что позволяло вовремя реагировать, а стрелять издалека первородным не позволяла местность. Обилие веток и стволов не способствует прицельному выстрелу на большое расстояние.
– Так не пойдет, – внезапно сказал Ян где-то к полудню. – Мы уже сутки идем без остановок. Скоро начнем ошибаться. Эрик, они ведь нас так просто загонят. Нужно разделиться. Кто-то должен остаться и устроить заварушку, пока остальные скроются. Можно будет укрыться, спрятаться и немного поспать, а дальше действовать, как раньше – тихо и незаметно. – Напарник поднял ладонь и сощурил свой единственный глаз, видя, что я набрал в грудь воздуха для возражений:
– Не перебивай, Эрик. Я знаю, что ты сам такого никогда не предложишь, но ты не можешь не понимать, что мы не правы. Если идти так, как шли, потерь будет больше, и намного. Мы не можем остановиться на отдых – большая часть отряда тогда должна будет стоять на страже, иначе часовых просто тихо перебьют. Идти дальше без отдыха тоже нельзя – ребята уже устали, глаза смотрят хуже, реакция не такая быстрая. То, что мы чаще меняем дозоры, помогает мало. Нам по лесу идти еще сутки, и ты ведь сам понимаешь, что просто так нам выбраться не дадут, они нас гонят, как загонщики дичь. В общем, мы тут, пока ты был в дозоре, обсудили все и решили, что десяток должен остаться. Даже жребий уже бросили, так что все честь по чести.
На протяжении всего монолога я боролся с все усиливающимся возмущением, с трудом заставляя себя не прерывать «парламентера», поэтому, когда он закончил, мне пришлось приложить ощутимые усилия, чтобы отвечать спокойно. Нельзя было показать, в какую ярость меня привело предложение Яна – если разумный орет от возмущения, значит, он не уверен в себе и в том, что он делает. Значит, он боится. «Юпитер, ты сердишься, значит, ты не прав». Я прекрасно понимал, что доверие моих людей держится именно на том, что они знают – командир не ошибается. Лишать их этого доверия – преступление, особенно в нынешних обстоятельствах. Поэтому я заговорил подчеркнуто спокойно:
– Скажи мне, Ян, ты знаешь, за что мы с Беаром получили приставку «лан» к своим именам?
– Кто ж не знает?! – удивился напарник. – За то, что вы смогли вдвоем выбраться из леса, когда вас там оставили, да еще прибили нескольких первородных и взяли трофеи.
– Правильно, – одобрительно кивнул я. – А знаешь, почему я остался тогда в лесу?
– Вам приказал ваш тогдашний тысячник, – удивленно ответил Ян, не понимая, к чему я веду.
Я укоризненно покачал головой:
– Беару приказал и прочим помойным. Мы тогда должны были занять Пагауз, а пришли к его руинам. Ну и тысячник решил пожертвовать ранеными и помойными, чтобы иметь возможность спасти хотя бы часть армии. И поверь, меня среди оставшихся не должно было быть – мне-то как раз приказали
