– Да это ж Бедота вернулся, – сообразил Шадек и толкнул дверь в сени.
Жрец уже был внутри и, причитая, расталкивал ногами ведра. Они катались по полу и никак не давали ему пройти в дом. С одежды и длинных седых волос Бедоты натекла лужа.
– Утром к речке пойдем, – отрезал жрец и с силой пнул самое большое ведро.
С улицы отозвался гром. В завываниях ветра слышался хриплый смех.
Призорцы угомонились только к утру. Закончился дождь, перестали хлопать ставни, утихли шепотки и стуки.
В наступившей тишине людям было еще неспокойней, всюду они ощущали на себе злые взгляды, жались друг к другу и боялись высунуться даже на собственное подворье. Все были уверены, что ночное ненастье только взяло передышку, и в любой вздох снова набросится на село – вот только хозяин прикажет.
И все же с рассветом встрепанные, осунувшиеся сельчане покинули свои дома, гуськом потянувшись к берегу.
Впереди выступали Бедота, Ухач и маги. Голова тащил на веревке теленка, хмуро поглядывал по сторонам. Глаза у него были красными, веки – опухшими. Рядом с Ухачем шагала худая простоволосая баба, вела за рог козочку. Та тянула хозяйку в сторону, где аппетитно зеленела росистая травка, получала пинка по тугому боку и снова упрямо тянула. Следом, ежась от утренней сырости, брели остальные сельчане. Дома оставили только молодух и детей, собрав всех вместе в самой большой избе и наказав в случае чего немедля бежать к реке.
Водник вынырнул в тот же вздох, когда подошли люди, – как будто подгадывал. Появился на середине реки в пенных брызгах, прокричал «Ого-го!» и рванул к берегу. Шадек в первый вздох удивился такой стремительности и тому, что водник на глубине реки торчал из воды почти по пояс, но потом разглядел под речной рябью очертания гигантской рыбины. Сегодня водник оседлал своего сома.
– Вот это дядьке почет уважительный! – трубно радовался рыбоглазый, а сом под ним выписывал кренделя под водой.
Селяне охали, переглядывались, бабы бесшумно всплескивали руками. Чешуя сома то проявлялась проблеском, то вновь потухала, и было ясно лишь то, что рыбина здоровущая. Водник хохотал, его хвост взвивался над водой, чешуя блестела, словно ее нарочно начистили.
– Ну хорош вертеться, голова кружится! – заорал Шадек. – Давай договариваться! Вот тебе коза, вот тебе теля – куда заносить-то?
Сом навернул еще один круг, и водник спрыгнул с его спины, подплыл ближе к берегу, как в прошлый раз. Оглядел довольным взглядом толпу селян. Те почтительно наклонили головы.
– Животины – то не для меня. Ведите козу к лесу, теля – на ближний пригорок, к лужку. А по моим счетам иной мерой плачено будет.
Ухач и баба, державшая козу, переглянулись, кивнули друг другу и повели животных через толпу.
– А как знать, помогут ли жертвы? – подал голос Бедота. – Не станут ли призорцы злобствовать без причины? Мы, конечно, согласные взяться за ум, наладимся жить как заведено. Но вот что выходит: они нас могут держать в строгости, а кто ж будет держать в строгости их?
– Вопрос доверия, – Шадек выглядел спокойным, хотя ночь далась магу нелегко. – Сам же говоришь: будете жить так, как заведено. Прадеды доверяли призорцам – и вы приучайтесь.
Водник стоял, уперев рыхлые руки в толстые бока, улыбался во всю пасть. Ветер гнал к берегу рябь и тинную вонь.
– А ведь друг-багник не зря приговаривал: мол, будет и в твоем омуте нерестилище! Вот так оно и сложилось-то: стал я водником, моя власть, мое слово!
Селяне переминались с ноги на ногу, заискивающе поглядывали на рыбоглазого. А тот смотрел на одного – на жреца.
– Ты что, не признал меня, Бедота?
Жрец охнул. Водник вздохнул с прибулькиванием.
– А ведь я жизнь свою вручил твоему слову-то. Вот где был этот, как его… вопрос доверия. Жизнь человечья не коза жертвенная! Я плавать-то не умел? Не умел. А ты чего обещал, Бедота? Что вытащишь меня. Обещал же?
– Басилий?!
– Баси-илий, – передразнил водник. – Он еще сумлевается, гляньте! Так много душ перетопил, что всех и упомнить не можешь?
На негнущихся ногах жрец сделал три шага к воде, подался вперед. Полными ужаса глазами оглядел рог, чешую, желтые рыбьи глаза, вспухшее серое тело.
– Басилий.
Да так и рухнул на мокрый песок у воды, словно его ударили под колени.
Все дальнейшее отложилось у Шадека в памяти ясно и красочно, будто нарисованное.
Вот селяне отступают, еще дальше отходя от жреца, как бы говоря воднику: мы не с ним, мы ни при чем! Рыбоглазый брезгливо выпячивает губу. Бедота стоит на коленях, опустив голову, повторяет и повторяет:
– Я не хотел, не хотел, не хотел!
– А я-то как не хотел! Ох и жутко было, Бедота! Когда заместо воздуха вдыхаешь водицу – как в груди-то горит! Ноги сводит, пальцы горло дерут, в груди рвется, а вода сверху давит, и солнце мутнеет все дальше, а после – темнота, тишина. И раки. Знаешь, Бедота, чего делают раки? Нравятся тебе мои новые
