одиннадцать лет ослеплением Ингола и штурмом Криницких ворот. И поединком Сармата с Хьялмой, сумевшим пережить и этот год, и следующий. Болезнь в нем будто заснула. А потом – потом пробудилась с новой силой.
– У меня пятеро сыновей, – продолжала княгиня Ингерда, не выпуская подбородка Сармата. – Нужно ли мне бояться, что вы причините друг другу зло?
Сармат всегда смотрел на мать с несвойственной ему нежностью.
– Вовсе нет, – звонко ответил он. – Тебе не нужно бояться.
И тогда он, конечно, солгал.
Малика Горбовна, гуратская княжна и драконья невеста, лежала на полу в длинном тереме. И терем пылал. По его стенам развернулись огненные полотнища, а потолок затянул горький дым. Малике казалось, что она даже ощущала жар, но не могла сдвинуться с места. Только лежала, видя между танцующих языков падение Гурат-града. Вот горящие красно-золотые купола. Плавящиеся каменные стены. Ее отец-князь, высокий и черноволосый, с золотым венцом на челе. Он сражался с Ярхо-предателем, но не смог его одолеть.
Малика различала мечи и стрелы. Девок с подожженными юбками, мужчин с раскроенными гортанями. И в ее ушах стоял мучительный крик.
Она должна была погибнуть там. Вместе с отцом и своим древним городом. Но в который раз проснулась в чертоге Сармата, выложенном ослепительным лалом[2]. Дребезжаще-красным, похожим на застывшее в минерале пламя. На Малику смотрели безглазые лица, вырезанные из алой породы. Сотни масок, поднимающихся к верхним сводам, – в лаловом чертоге были искаженные яростью гримасы, но ни одного каменного воина.
Прежде чем Малика зажала себе рот ладонью, из ее груди вырвался всхлип.
Попав в Матерь-гору, она не позволяла себе плакать. Даже не разрешала вспоминать пережитое. Княжна хотела разгневать и разбудить каменных воинов, пройти лабиринты палат, найти прислужников Сармата – все что угодно, лишь бы не думать о Гурате и отце. Именно в таком порядке. Сначала Гурат-град, потом – отец, а отца Малика любила больше всех людей. Ее гордый город неизмерим с человеческой жизнью. Девушка была готова умереть множество раз – одна смерть страшнее другой, – но сохранить его. А если придется, и принести в жертву других.
Княжна поднялась с пола, подобрав юбки цвета киновари. Она с раздражением заметила, что ее глаза были влажны от слез, и тут же вытерла их ладонью. Перекинула за плечо полурасплетенную косу и выпрямила спину. Малика увидела, что под самым страшным лицом появилась дверца, – обычно так Матерь-гора выводила ее в палаты, где стояли еда, сундуки с одеждой и бочка с водой. Но иногда все появлялось в чертоге, где Малика спала. И девушке по-прежнему не удавалось выяснить, кто это приносил.
Малика подошла к дверце, держась на расстоянии от стен, – будто боялась обжечься. Она оказалась в комнате, после ослепительных лалов показавшейся ей серой и тусклой, но на деле вытесанной из голубоватого апатита. И здесь, помимо звука собственных шагов, Малика услышала плач.
На бледно-зеленом со стеклянным блеском полу сидела девушка – чертог был небольшой, и Малика сразу ее разглядела. Перед ней лежал ковш и стоял распахнутый сундук, из которого тянулись дорогие платья, нити жемчугов и драгоценных камней. Сама же девушка – почти девочка, лет пятнадцати- шестнадцати, – была одета в холстину. И на пол рядом с ней стекала ее сказочно длинная светлая коса.
– Ты кто такая? – властно сказала Малика. Девушка испуганно вздрогнула и повернула к ней свое заплаканное и не слишком красивое лицо – громоздкий подбородок, растекшиеся веснушки и опухшие серо-зеленые глаза.
Пока она пыталась связать слова, Малика разглядела, что холстина на ее животе была перечерчена кровавой лентой. Сармат поцарапал, но, похоже, не слишком сильно. Крестьянские руки девушки уродовали следы от веревок. Когда Малика только попала в Матерь-гору, на ней было много ожогов. Мелкие подпалины, кажущиеся смешными по сравнению с тем, что дракон сотворил с Гуратом. От них сейчас почти ничего не осталось.
– Кригга, – выдавила девушка. Вздрогнули ее короткие бесцветные ресницы.
Стук каблучков Малики эхом разнесся по чертогу. Раздался скрип – Матерь-гора захлопнула открытую дверь.
– Значит, Кригга, – протянула княжна, подходя к девушке. На дверь она не обратила внимания – привыкла. – И откуда ты?
На коленях Кригги лежали расшитый перламутром венец и частично вытащенные из сундука одежды, к которым она и не мечтала прикоснуться. Малика хмыкнула: из всего, что предлагали ей самой, она взяла только платье, киноварно-красное с желтым – цвета Гурата. И брошь-сокола – символ рода. Но она – не девочка в холстине и привыкла к богатству.
Кригга задержалась взглядом на броши. Потом посмотрела на лицо Малики – медовые волосы, черные брови, породистый нос.
– Из Вошты, – испуганно ответила она. И тут же добавила: – Это деревня недалеко от Гурат-гра…
– Знаю, – обрубила Малика, продолжая смотреть на девушку, сидевшую у ее ног. Кригга передернула плечами. – И как же ты здесь оказалась, Кригга? Тебя украл Сармат?
Когда княжна произнесла имя, Кригга сглотнула.
– Меня отдала моя деревня.
Малика недобро сощурила глаза и чуть наклонила голову вбок.
