Финский дом

– О-о! Вот так встреча! А ты-то здесь как оказался?

Человек из БМПшки обнимает журналиста в зеленой куртке. Они идут к комендатуре, разговаривая на ходу:

– Помнишь девяносто третий?..

Девяносто третий. Осень. Москва. У Белого дома, словно в последнюю минуту перед сильной грозой, тягучая пустота. Тоскливая настороженность в глазах бронежилетных милиционеров и омоновцев, нервозность в глазах прохожих (особенно идущих в сторону БД). В переулках – автобусы с людьми в камуфляжке.

Хлопнул выстрел, и редкие прохожие вздрогнули – кто-то присел, кто-то шарахнулся к стене. Но тут же отлегло: автомобильный выхлоп, пока еще не стреляют…

За квартал до Белого дома дорогу перегородило оцепление. Перед оцеплением кучка пожилых людей. Я предъявил журналистское удостоверение и прошел мимо заграждений. Сзади услышал: «По какому праву задерживаете? Жидов-писак пропускаете, а трудового человека задерживаете!..»

Навстречу в расстегнутой кожанке слегка растрепанный и деловой Невзоров тащит за собой помощника с телекамерой поближе к оцеплению и кричит через головы солдат:

– Эй, папаша! Пройди сюда!

– Дак ведь не пускают!

– Ты главное попробуй, а мы снимем!

Папаша идет на солдат, его останавливают, а Невзоров кричит:

– Активней, активней прорывайся. А вы чего там стоите, давайте за ним!

– А если дубинкой? – говорит стоящий рядом с ним милиционер.

– Фашист! – отвечает Невзоров.

В двух шагах от оцепления стоит на коленях монахиня в черном и истово молится.

– О чем молишься, мамаша?! – кричит молодой омоновец.

– О том, чтобы твоя кровь не пролилась, – серьезно ответила женщина…»

Но кровь пролилась. Третьего октября всеобщая нервозность достигла предела, и на миг показалось, что над Москвой пахнуло зловонным дыханьем Гражданской Войны. И Тем и Другим казалось, что «калашников» в руках – ключ к окончательному решению всех проблем. Четвертого октября танки обстреляли Белый дом. Пятого выводили пленных, выносили трупы. Шестого октября премьер-министр Черномырдин отрапортовал: «Кровавый мятеж подавлен… Ростки политического раскола вырваны с корнем…»

Рождество (Одна из воинских частей в районе Шали)

Ворота казармы – переоборудованный под казарму авторемонтный гараж темнел огромной глыбой – смотрели на невысокий каменный забор. За забором какое-то южное разлапистое дерево. За деревом темный силуэт мечети с полумесяцем над острием минарета. За минаретом в разрывах черных в ночи облаков – яркие чеченские звезды.

Полковник присел на скамеечку у ворот и долго смотрел на эти непривычно развернутые созвездия. Влажный ветер овевал его лицо, странно было вдыхать январской ночью весенние водянистые запахи, ощущать под ногами пожухлую, заиндевелую, но зеленую траву.

Невольно вспомнилось о доме.

Там, в заснеженной Мордовии, мороз градусов в двадцать, снег вкусно скрипит под ногами, в избах пахнет не убранными еще елками, светит на взгорке тусклыми стрельчатыми окнами сельская церковка…

Полковник задумался, закурил. Из темноты раздалось:

– Извините, товарищ полковник, здесь не стоит курить, – часовой потоптался в ночи, скрытый воротами, и добавил, – лучше зайти за угол. Или прикройте сигаретку фуражкой.

– Что так?

– Тут у нас балуются чечены по ночам. Стреляют иногда с крыши школы… Могут по огоньку выстрелить…

Полковник прикрыл рубиновый огонек цигарки. Вгляделся в звездную россыпь и разглядел перевернутый ковш Малой Медведицы. На кончике хвоста созвездия мерцала Полярная звезда. Где-то под ней, за две тысячи километров, стоит, может быть, сейчас у калитки старенький отец, курит пахучую, если не сказать вонючую, папиросу (где он их только берет?!), смотрит на этот же огонек в небесах и думает о сыне, о нем, полковнике.

Полковник машинально поднес руку к груди, нащупал медный крестик и медальончик. Крестик ему надел на шею еще накануне первой чеченской отец. Медальончик вложила в карман куртки мать. На медальончике очень тонкий красивый рисунок – ангел с большими сильными крыльями, а на обороте надпись, которую он запомнил наизусть: «Святый Ангеле хранителю, моли Бога о мне».

Полковник представил себе, как поблескивает освещенный звездным светом крест над маковкой церкви. Как темными тенями идут к ней люди, закутанные в полушубки, фуфайки и цветастые мордовские платки. А в самом храме сейчас пахнет воском, ладаном, горящими в церковной