развернулся, и все его фасеточные глаза уставились на меня. Да-да, робот смотрел на меня. Затем он поспешил в мою сторону. Его резиновые колесики стремительно вертелись, едва касаясь плиточного пола, а верхние механические конечности вдруг начали фантастически трепетать. Три из пяти глаз засверкали разноцветными огнями.
Механическое существо подъехало ко мне. Я наконец обрел более или менее удовлетворительную четкость зрения и увидел, что робот ростом почти с человека. Он протянул конечность к моим глазам. Это было нечто наподобие лапки с резиновым наконечником. Как только это орудие бережно прикоснулось к моему правому глазу, мне захотелось закричать, развернуться и убежать, закрыть лицо рукой, но ничего не произошло! Мой головной мозг отдавал команды всем частям моего тела, но…
Мое тело? Будь я способен смеяться, в это самое мгновение я бы истерически расхохотался, хотя скорее всего я бы в страхе заорал. В то самое мгновение, когда механическая рука нежно прикоснулась к моему правому глазу и перекрыла в нем зрение, мой левый глаз увидел отражение этого действия во множестве фасеток пяти хрустальных линз робота. А еще мой левый глаз разглядел ванну с пузырящимися электролитическими жидкостями и существо, находящееся в этой ванне: нечто вроде плоского морщинистого, вытянутого в длину пузыря. Глаз разглядел светящиеся пластиковые трубочки, торчащие из пульсирующей в ванне серой массы, а еще обнаженные органы, к которым эти трубочки присоединялись. Короче говоря, я увидел себя — смертные останки Титуса Кроу —
Человеческое сознание, невзирая на любые обстоятельства, а может быть, именно из-за них, милосердно приспособлено к тому, чтобы отрешаться от абсолютно невыносимых ощущений и зрелищ. К счастью, то, что сохранилось от моего мозга в этой роботской лаборатории на чужой планете, сохранило эту способность. Меня объяла тьма, внутри которой мне не дано было видеть сны, а дано было только чувствовать долгое желание смерти — лишь бы не ощущать ужас и безумие того существа, которое лежало в ванне.
Вот так началось мое преображение, де Мариньи.
Мое следующее пробуждение длилось дольше, но оказалось не менее ужасным, хотя на этот раз явь не заставила мое сознание отключиться и искать спасения в бесчувственном забытьи. На самом деле отключение сознания было произведено внешне, автоматически. Но во многом другом второе пробуждение разительно отличалось от первого. Во-первых, ко всему, что я увидел в огромной лаборатории, присоединились звуки — такие звуки, какие, наверное, можно услышать в сердце гигантского компьютера — механические щелчки, будто бы исходящие от тысячи клавиш пишущей машинки, жужжание и шелест, похожие на перелистывание перфокарт, шипение и гул управляемых потоков электричества и далекий подземный рокот и вибрацию мощных моторов.
Как только робот — смотритель лаборатории? — заметил, что я очнулся, он приблизился ко мне более спокойно, нежели в прошлый раз и, что поразительно, обратился ко мне на нейтральном, но довольно приятном английском!
— Я вижу, что ты очнулся.
Два его глаза повернулись и стали разглядывать нечто ниже моего поля зрения, после чего вернулись к остальным трем. В их взгляде было нечто гораздо большее, нежели просто механика. Я заметил в глазах металлического ученого что-то вроде гордости. А он был именно ученым.
— Да, ты в сознании, и ты слышишь меня, но не пытайся отвечать. Голос у тебя появится еще не скоро. Тогда мы сможем поговорить, но до тех пор я должен полагаться на сведения, которыми меня снабжает твой друг. Он руководит мной в восстановлении тебя, и мы достигли медленного, но уверенного прогресса.
Мой друг? Я обнаружил, что, приложив небольшие усилия, могу двигать глазами и посмотреть в ту сторону, куда указывал робот одной из своих механических рук. Там, на расчищенном пространстве у стены лаборатории, стояли мои часы времен. Насколько я мог понять, они не были повреждены, а ведь обрывки моих воспоминаний подсказывали мне, что я падал внутри часов на поверхность серой планеты со скоростью метеорита!
Но что имел в виду робот, назвав часы «моим другом»? Об этом мне предстояло узнать позднее.
— Мне сказано, — продолжал робот, и его голос звучал на удивление по-человечески — разве что чуть немного гулко, — что формы жизни наподобие твоей страдают определенными нарушениями сознания, если части или органы твоего тела поражены болезнью или повреждены. Также мне стало известно, что для таких нарушений есть общее название — боль. Это состояние, как я уразумел, для тебя столь же мучительно, как для меня — отсутствие смазки. На самом деле, для тебя это должно быть гораздо более мучительно, ибо ты не способен отключить пораженный болью орган или часть тела от своего мозга на то время, пока будут производиться необходимые манипуляции. Кроме того, мне стало известно, что эта боль способна вывести из строя всю твою систему. Поскольку крайне важно, чтобы на протяжении данного периода твоего восстановления ты не получил дополнительных повреждений, мне бы хотелось знать, испытываешь ли ты боль сейчас. Если так, то я сразу же отключу тебя до тех пор, пока не отыщу и не ликвидирую источник расстройства. Для того чтобы я мог произвести такие действия, ты можешь отвечать мне утвердительно, поворачивая глаза вправо, а отрицательно — поворачивая их влево. Тебе больно?
Я сразу же — и на этот раз без малейшего усилия — повернул глаза влево, после чего вернулся взглядом к роботу. Я не чувствовал никакой боли. Я и собственные глаза ощущал едва-едва, а все прочее — как пустоту. И я все время старался не смотреть на любые блестящие поверхности, чтобы не увидеть отражения зрелища, не поддающегося описанию. Но вдруг робот пришел в невероятное возбуждение. Его верхние конечности задрожали, а
