Мне нравилось представлять себя братом миловидной Литы.
Через месяц я окончательно обосновался там и старался неукоснительно следовать совету Рэндольфа Картера. При всяком удобном случае я старался в разговорах вставлять нелестное словечко о торговцах в рогатых тюрбанах. К сожалению, мне мало помогало то, что ничего конкретного я о них сказать не мог. Было только чувство, которое разделяли многие жители Дайлат-Лина: торговля между городом и хозяевами черных галер не могла принести ничего хорошего.
Со временем я узнал об этих торговцах больше и уверился в их злобной природе. Зачем нужно было черным галерам входить в гавань, высадить четверых-пятерых купцов, а потом просто стоять у причала, распространяя жуткое зловоние? При этом на берег не сходил никто из команды. А команда на галерах существовала — в этом не могло быть никаких сомнений. Три ряда весел — значит, в трюме сидело немало гребцов. Но кто мог сказать, что они собой представляли, эти гребцы?
Кроме того, бакалейщики и мясники в городе ворчали насчет того, что у этих гребцов, похоже, очень плохой аппетит, потому что торговцы, предлагая в качестве оплаты крупные и мелкие рубины, покупали только золото и крепких рабов-паргийцев. Этот обмен товарами продолжался уже несколько лет, как мне сказали, и за это время много темнокожих ребят попросту исчезло, и никто их с тех пор не видел. Они взошли по трапу на эти загадочные галеры, и их увезли в какие-то страны за морями, не нанесенными на карту, — если и вправду галеры направлялись именно туда!
А откуда жутковатые торговцы брали свои рубины — такие, подобных которым не добывали ни на одном из приисков в стране сновидений Земли? Между тем стоили они дешево — настолько дешево, что их можно было встретить в любом доме Дайлат-Лина. И некоторые из них были настолько велики, что богачи пользовались ими, как пресс-папье. Лично у меня эти камни вызывали отвращение, ибо я видел в них только отражения торговцев, привозивших их из-за безымянных океанов.
Словом, в районе Дайлат-Лина под названием Сеемла мой интерес к торговцам рубинами уменьшился, притих — но насовсем не исчез. А вот мой новый интерес — к темноглазой Лите, дочери Бо-Карета, рос с каждым днем, и мои ночи наполнились снами внутри снов. Мне снилась Лита и все, связанное с ней, поэтому в мои сновидения редко вторгались противные широкоротые торговцы в двурогих тюрбанах.
Как-то вечером, после путешествия в Ти-Пент — деревушку неподалеку от Дайлат-Лина, где мы повеселились на ежегодном празднике Изобилия, мы с Литой шли, взявшись за руки по орошенной зеленой долине под названием Танта к нашему городу, обнесенному черными башнями. Лита сказала мне о своей любви, и мы с ней упали на окутанную тьмой траву. В ту ночь, когда мириады городских огней погасли, а за моим окном начали с негромким писком летать летучие мыши, Лита поднялась в мою комнату в башенке, а потом только лампа, заправленная нарговым маслом, могла бы рассказать о тех радостях, которые мы познали друг с другом.
Утром, очнувшись от своего сна внутри сновидения, я долго пробирался через множество слоев хрупкого вещества, из которого состоит мир подсознания… и очнулся я с мучительным воплем в доме моих родителей в Нордене, на северо-восточном побережье. Потом я целый год засыпал в слезах, пока мне не удалось наконец убедить себя в том, что моя темноглазая Лита существует только в сновидениях.
Когда я вновь увидел Дайлат-Лин, мне было тридцать лет. Я оказался там поздним вечером, когда город был окутан темнотой, но я сразу узнал ощущение, которое испытываешь, шагая по базальтовым камням мостовой. А когда погас последний из мириадов огней в окнах и когда закрылась последняя таверна, я с часто бьющимся от волнения сердцем быстро пошел в сторону дома Бо-Карета. Но почти сразу у меня возникло нехорошее чувство — что-то было не так. Ужас охватил меня, когда на улицах мне стали встречаться пьяные компании торговцев в рогатых тюрбанах. Они пошатывались, болтали друг с другом пронзительными голосами и были похожи больше на чудищ, чем на людей. У многих тюрбаны были намотаны небрежно, поэтому рожки, которые прежде я видел только на иллюстрациях к книгам по черной магии и на страницах Библии, были видны отчетливо! В какой-то момент одна из этих компаний меня остановила и нагло обыскала. Торговцы переговаривались между собой негромкими зловещими голосами. Я вырвался и убежал. Я был потрясен тем, как много этих злобных тварей здесь, в городе базальтовых башен!
Пока я опрометью мчался по городским кварталам, мне повстречалось не менее сотни рогачей. Но каким-то чудом мне все же удалось добежать до дома Бо-Карета целым и невредимым, и никто меня по пути не остановил. Я принялся барабанить кулаком в дубовую дверь дома. Наконец в круглом окне над дверью загорелся свет, озаривший голубоватые стекла. Дверь мне открыл сам Бо-Карет. Он стоял на пороге, вытаращив глаза от страха, и я его прекрасно понимал. Когда хозяин дома понял, что в его дверь постучал человек, по его лицу сразу стало видно, сколь огромное облегчение он испытал. И хотя Бо-Карет заметно постарел — настолько, что меня это просто потрясло (ибо тогда я еще не знал, насколько по-разному течет время в мире бодрствования и сновидений), — меня он узнал сразу же и прошептал мое имя.
— Грант! Грант Эндерби! Мой друг… мой старый друг!.. Входи же, входи…
— Бо Карет! — вырвалось у меня. — Бо, я…
