Он взглядывает в окошко, у которого стоит, и видит за ним мир, ограниченный оконным проёмом, как картина – рамой. В округлом верху этой картины пухлые неподвижные облака, уже успевшие порозоветь, внизу – вечернее поле со множеством розовых тропинок, с пушистыми деревьями, сверкающей мошкарой, – и где-то совсем вдалеке пасутся пятнистые коровы.
Внезапно до парня доходит какой-то горький, похоронный смысл всего существующего, а вместе с ним и знание, что без этого смысла невозможны и стихи.
Он сразу начинает беззвучно рыдать. Плечи его прыгают, как не принадлежащие ему. «Что со мной?» – спрашивает он себя, не в силах остановиться. Никогда раньше рыдание не действовало в нём настолько самостоятельно, независимо от него.
Не понимая толком, что делает, он выходит, почти выбегает из храма. Тёплый уличный воздух сразу успокаивает его, и тогда он догадывается, что, быть может, следовало остаться. Но вернуться уже очень сложно, почти невозможно.
Из пелены слёз выплывает сидящий на корточках темнолицый Матвейка. Глаза парня начинают высыхать.
– Ты чего? – спрашивает Матвейка.
Парень стыдливо пожимает плечами.
– А-а… – понимает Матвейка – Прошибло? – Он сплёвывает, и парень видит, что перед ним наплёвана уже целая лужа. – Меня вот только никак не прошибёт…
Матвейка закуривает.
Парень вглядывается в день, смотрит на небо. На небе не видно ни облака – и всё же оно не ясное, не голубое. В тёплом воздухе застыло ожидание.
– Что-то будет… – понимающе говорит Матвейка и кивает на пиленные и колотые дрова. – Придётся всё в сарайку сносить.
Видимо, Матвейка уверен, что и это дело они будут делать вместе, но парень уже не слышит его: взгляд его направлен в сторону мест, которые предстали перед ним в окне храма. Шапки ив заслоняют обзор, ему хочется пойти и отыскать то окно со стороны улицы, чтобы повернуться к нему спиной и снова взглянуть на эти места. Но он не идёт, потому что боится не увидеть того, что видел. Он почти уверен, что не увидит этого.
Он поднимает с земли велосипед и медленно, придавленно движется к мосту.
– Уходишь? – спрашивает Матвейка и сразу одобряет: – Правильно. Я тоже дёрну, как смогу.
Парень переходит мост, садится на велосипед и едет.
Отъехав достаточно далеко, он оглядывается и видит храм таким, каким уже видел его, подъезжая. Храм стоит молчаливо, как и тогда, но теперь парень знает: там, внутри, продолжается сумеречное и терпеливое общение людей с непостижимым, странным, божественным. Ему становится на мгновение горько, что он не с ними; может быть, сразу после его ухода под сводами храма зазвучали те слова, которые могли бы утешить его, многое ему объяснить.
А ещё теперь ему известно, что где-то там, возле большого, вросшего в землю белого тела храма, вращается малая точка Матвейки – отдельного человека, с которым он сегодня был рядом.
Он снова глядит перед собой. Тёмно-серое выдвигается ему навстречу из-за горизонта и быстро растекается по бледному небу. В то же время поле занимается сказочным оранжевым светом. Парень оглядывается и видит в небе невероятную золотую трещину, из которой льётся этот свет.
Он едет чуть быстрее и замечает, как отдельные полевые растения пошевеливаются тут и там в первой предгрозовой тревоге. Река почернела, перестала отражать небо. Кажется, что она загустела и застыла, как кисель.
Ослепительно ярко загораются впереди два медальона лиц и два велосипедных руля. Так красиво… Можно подумать, что это степные кочевники едут верхом на буйволах. Но парень догадывается: «Это они».
Расстояние быстро сокращается. Так и есть, они. Он замечает, что волосы у обеих мокрые.
Они притормаживают, он вынужден остановиться тоже. На лицах женщин один и тот же след только что полученного и ещё не утихшего удовольствия.
– Эх, художник, – говорит мама, взбивая ладонями свои короткие обвисшие от влаги волосы, – на такую ты картину чуть-чуть не успел! Мы сейчас там с Алисой около леса купались… – она перегибается через руль и добавляет шёпотом, как бы по секрету: – Голенькие!..
Алиса смотрит на парня бесстыдными смеющимися глазами. Лицо её светится, горит от заката.
– Ну, то, что я была голенькая, – продолжает женщина, беря под ладони свою маленькую, как у толстого мужчины, грудь и как бы взвешивая её под футболкой, – это мы опустим. Это зрелище не для слабонервных. Но это… – она целует пальцы, собранные щепоткой, и расщепляет их в небо. – Водяная лилия! Русалка! Сирена! Вы художник – вы просто обязаны нарисовать её обнажённый портрет! А знаете, как она по вас скучала? Мммм! Аж дрожала вся!..
Женщина смешно изображает дрожь, а парень начинает дрожать всерьёз.
– Ну – поехали уже, – переводит женщина сама себя на деловой лад и подвигается с велосипедом вперёд. – А то щас ливанёт – а я, вообще-то, больше
