Весь мир висел над ним, затмевая небо. Пока Фоллер падал, земля то появлялась, то исчезала перед глазами. Открывался прекрасный вид: именно такой наблюдали те бедняги, которые спрыгивали с обрыва от горя и голода в первые дни, и те тысячи несчастных, которых сбрасывали с края света. А теперь он открывался и для Фоллера.
Он инстинктивно размахивал руками, пытался найти, схватиться за что-то, что остановило бы его падение. Крики заглушали порывы ветра, который словно стегал его кнутом по лицу. Крошечная мысль, что он ударится о твердую землю, все еще проскальзывала в голове, но глаза убеждали его в обратном.
В конце концов сквозь ужас и панику начали пробиваться ясные мысли.
Маргаритка, должно быть, безутешно рыдала. Стояла ли она еще на обрыве и смотрела, как он падает и исчезает, как пятнышко? Он ненавидел себя за это. С Первого Дня у девочки было достаточно страданий.
Фоллер в отчаянии закричал и ударил себя ладонями по щекам. Что же случилось с парашютом? Он ведь проверял стропы, прежде чем его сложить и покинуть здание музея.
Теперь у него была вечность, чтобы разобраться в этом. Схватившись за одну из строп парашюта, он смотал ее и осмотрел стальные крючки, к которым должны были крепиться зажимы для концов свободных строп. Затем он смотал свободные и внимательно их изучил.
Они были вырваны из зажимов. Он падал слишком быстро, такую скорость узлы выдержать не смогли. Как он мог быть таким глупым? Прежде чем прыгать, он должен был проверить парашют более тщательно. Он мог привязать к нему что-то тяжелое и сбросить с башни на длинной веревке. Теперь он страстно желал исправить то, что натворил.
Фоллер разжал губы, чтобы выругаться, но тут же закрыл рот. Ветер был безжалостен. Как только он открыл рот, щеки затрепетали, как крылья бабочки, принося не очень приятные ощущения.
Вытянув шею, Фоллер посмотрел вверх. Мир был размером с муравья.
Он видел, как мир сжимается, и не желал отводить взгляд, потому что смотреть больше было не на что. Небо, которое он так любил, теперь его пугало.
И даже в его имени звучала ирония: оно тоже отсылало к смерти. Это как назвать себя Умирающий от голода или Истекающий кровью.
Расстегнув замок рюкзака, он нащупал там свои скудные пожитки. Они уже не спасут его, но это единственная связь с живым миром. Ему хотелось ощущать что-нибудь твердое, весомое, что угодно, только не пустоту.
После подъема на башню во фляге оставалось еще немного воды. Даже если бы она была наполнена до краев, это его все равно не спасло бы. Из вещей у него были два куска сушеного собачьего мяса, игрушечный парашютист, по чьей вине он оказался здесь, карта и фотография в заднем кармане.
Убедившись, что держится крепко, он достал из кармана снимок и, чтобы не выронить, взял его двумя руками за уголки. Еще раз посмотрел на женщину с фотокарточки. Ее голова лежала на его плече. Она была невероятно прозрачной, бледная кожа будто светилась. Черные волосы до плеч, осыпанные веснушками острые скулы. Твердая, чуть квадратная челюсть, которая выглядела бы слишком мужественной, если бы не оттенялась выразительными зелеными глазами. Глядя на ее лицо, ее светлую улыбку, он не мог разобраться в водовороте эмоций, которые испытывал.
Сколько дней он провел до этого, блуждая по улицам в поисках этой женщины? Достаточно, чтобы узнать, что их мир теперь был девятнадцать тысяч шагов в длину и десять тысяч в ширину.
Земля была пятнышком, веснушкой в небе. Фоллер летел сквозь облако и некоторое время ничего не видел. Вскоре оно рассеялось, и ему открылся вид на его мир. Фоллер не мог отвести глаз, даже когда облака вновь все закрывали.
Его мир был похож на маленькую точку, которую невозможно было разглядеть даже сбоку. И вдруг мир исчез. Как он ни вглядывался, как ни напрягал свое зрение, он не мог его больше рассмотреть. Голубое ничто и облака, плывущие повсюду, а в центре всего этого – Фоллер. Он посмотрел на фотографию и решил прогнать прочь гнетущие мысли, разрывающее душу отчаяние.
– Я думал, мы едем в отель Le Yaca, – раздался голос Уго с заднего сиденья фургона.
– Планы поменялись, – сказала Мелисса.
– Поменялись? – театрально вздохнул Уго. – Мне нравится Le Yaca. Я уже предвкушал говяжью вырезку.
– У нас будет ужин без убийства, милый, – сказала Изабелла, поглаживая Уго по плечу. – Этим вечером ни одному животному не будет причинен вред. Тебе это понравится.
– Замечательно, – подперев кулаком подбородок, простонал Уго.
Питер протянул руку и легонько сжал колено Мелиссы.
– Ты что-то задумала.
Она вытянула уголок рта и цокнула – классический жест Мелиссы.
– Может быть.
– Подождите-ка, есть какие-то секретные планы, а я не в курсе? – спросила сидевшая сзади Кэтлин.
