Уколова оценили его, как и следовало. Поверили. Пуля – сразу, а Уколовой хватило немного времени, чтобы осознать: Даша сказала правду. А уж увиденное за время, проведенное с Пулей, только помогло принять сказанное.
– Здесь оставаться на ночь нельзя. – Пуля ткнул ножом в тетерева, снял хрусткую кожицу и подцепил мясо. – Рядом пойма, озерки. Надо идти дальше, искать стены и крышу.
Он протянул жареху Даше. Та взяла, медленно начала жевать. Уже так знакомо за два прошедших дня снова ушла в себя. Ну, не перекосилась, значит, хотя бы вкусно. Пуля убрал нож, взялся за шомпол. Обжечься не боялся, Лесник дал на прощание толстые кожаные митенки, перчатки с обрезанными пальцами и металлическими накладками по костяшкам. Вот ладонями и подцепил.
Успел уловить сузившиеся зрачки старлея и, не имея в руках ничего, кроме тетерева, развернулся. Звуков из-за спины не доносилось, не прорывалось через ровный шелест дождя. Это плохо. Значит, там не люди.
Оружие из тетерева, само собой, так себе, убить не убьешь. Но, опять же, смотря как применить. Особенно если птица только-только с костра, да так и пышет жаром, шипит вытопленным жирком, брызгающим в стороны тягучими огненными каплями. Приложить ей по лицу, по морде, да хоть по морде лица, и…
Мутантов было два. Невысокие, молодые, это Пуля мог заметить и сам, по серой пупырчатой коже. Старшие, виденные им, переливались изумрудной зеленью. А совсем уж ветераны, немногие Дети Дагона, доживающие до человеческих двадцати лет, отливали благородной бронзовой патиной.
Этим достало умения, подаренного природой и батюшкой, подкрасться незаметно. Ну, и серая стылая мгла, киселем расползшаяся кругом, помогла. Заметить в ней полутораметровых ихтиандров – дело непростое.
Тетерев, жирно чавкнув, влепился в лицо первого, вытянутое, острое, с выпуклыми рыбьими глазами. Раскаленная тушка, пшикнув под хлещущими каплями, разом прилипла к коже. Жаболюд не успел даже выставить длинные сильные руки-лапы с солидными крючками на концах пальцев.
Его напарника Пуля встретил связкой из нескольких ударов. Шум поднимать не стоило, разведка идет впереди, основные силы – за ней. Зачем давать возможность найти себя раньше?
Главный плюс детей Дагона для него, Пули, – их размеры. Именно вот этих, взятых, как говорили водники, года три назад. Сейчас мальчишкам лет по тринадцать, не больше. Мальчишкам…
Обманку правой в голову, левой – в горло, третьими фалангами, вбивая кадык внутрь, и правой – в грудь. Костный скелет у них менялся, становился мягче. Удар ломал ребра и вбивал их обломки в сердце и легкие. Никакого лишнего шума, никакого вырвавшегося звука и никакой жалости. Три года назад их украли, купили, выменяли, оставили в жертву. Теперь они – дети Дагона и должны умереть ради жизни людей.
На связку ушло три секунды. Выверенно и неотвратимо, как учили в Осназе, как учила сама жизнь. И вернуться к его компаньону, отодравшему обжигающий поздний обед от лица. От морды. От жабохари.
Пуля дал ему умереть быстро и практически безболезненно. Ударил выхваченным ножом, рассекая гортань, выпуская шипенье вперемешку с красными брызгами. И добил, воткнув клинок под нужное ребро. Было жаль двух вещей.
Сорвавшегося вкусного обеда и отменившегося привала. Размечтался, расслабился. Пят'ак!
Уколова уже помогала Дарье закинуть за спину рюкзак. Старлей, собранная, осторожная и сосредоточенная, радовала. Всем своим поведением и повадками. За неделю она научилась многому. Пуля довольно усмехнулся.
– Идем к…
Обрез висел на поясе. АК – за спиной. Уколова среагировала быстрее. Выпустила несколько коротких очередей, вколачивая пять сорок пять в ломящиеся к ним через кусты живые танки.
– К воде!
Дети Дагона пришли с правой стороны, вода там. Река или озерцо, соединяющееся с рекой. Надо успеть добраться до нее. В воду кабаны не сунутся, это хорошо. Плохо то, что им самим придется лезть в нее. Лучше бы отсиделись на деревьях… да. Но стадо явно решило не давать им такого подарка.
Уколова бежала впереди, Азамат прикрывал, поставив Дашу в середину. Оставленная роща, пахнущая кровью подбитого секача, хрустела от летевших за ними зверей. Дикие свиньи гнали опасных чужаков. Пуля не ошибся, все-таки эта рощица глянулась не только им, людям.
Кусты по краям рощицы разлетались мириадами сверкающих брызг. Выпускали многопудовые сгустки мышц и жира, покрытые колючей и жесткой щетиной. Звери, злобно всхрапывая, выпускали облачка пара, взрывали черную жижу, разбрасывая ее не хуже трактора. Три секача, по грудь Пуле, летели первыми, свистя и хрюкая. Беглецов спасли только деревца, не пустившие зверей сразу, и скользкая поздняя трава, копыта по ней скользили.
– Камыши! – Уколова развернулась к Пуле, выстрелила, помогая ему свалить первого, не в меру ретивого кабана. – В них? В них?!!
– Да! – Азамат оглянулся на вырвавшиеся из спадающего тумана желтые пушистые кисти. – В них. Под ноги смотрите! Быстрее, Даша!
Они влетели в тугую поросль камыша практически одновременно. Пуля, пробежав, сколько смог, развернулся, готовый обороняться. Выдохнул, глядя на первого, грозно скалящего все шесть изогнутых в разные стороны вершковых клыков. Черный громадный вепрь с торчавшей гребнем щетиной угрожающе ревел и чавкал грязью по берегу. И не совался. Остальное стадо поперек него не шло. Сгрудившись за секачами, хрипело, хрюкало и стояло. Не собираясь уходить.
