радовался жизни, совмещая беготню за редкими полевками и патруль. Шли, чавкая сапогами и ботинками, держа шаг и стараясь хотя бы немного ускориться.
Даша оглядывалась. Иногда проводила рукой по затылку, как снимала колючки. Азамат косился в ее сторону и думал о плохом.
О темноте, идущей за девочкой.
О стволах, торчащих из тьмы.
О себе, Уколовой и патронах.
О Даше Пуля не беспокоился, она останется жива.
Костыль? А что Костыль? Таких побродяжников-попутчиков хватает, всех не запомнишь.
А кот… Азамат знал, кот уйдет. После того, как он сам, лично, секанет его ножом. Чтобы друг удрал, воя от нового предательства человека…
Чтобы выжил.
Но пока они просто шли вперед, стараясь добраться до Северного.
Морозило. Неощутимо поначалу и все сильнее – с каждым шагом. Щипало лицо, трещало на глазах жестенеющими тканью и кожей. Уколова, выдыхая облачка пара, оседающие кристалликами изморози на драном клетчатом шарфе, дико смотрела вбок и назад.
Азамат оглянулся. Ругнулся. Поднажал.
Прореха над Кинелем была просто красивой. Голубой воздушный глаз, одинокий и чудесный. Немного жизни посреди серо-монотонной глади умирающего неба.
Бело-синие огромные зенки, пялящиеся на мир под ними с ненавистью, красивыми не казались. Абсолютно. Мерцающий воздух струился вниз, леденя страхом даже на расстоянии.
Морозники… Такое ему доставалось лишь один раз.
– Бегом!
Объяснять не пришлось. Земля и остатки снега, серо-черная жирная масса, на глазах слеплялись в единый монолит. Холодный острый монолит, блестящий бритвами своих сколов.
Бег, снова бег…
Морозники бьют широко, но в лед все обращается лишь почти в центре. «Почти» – это… до километра-двух. Как-то раз, три зимы назад, Азамат нашел караван ледяных статуй людей и лошадей. Единственная машина, огромная четырехмостовая боевая фура из двадцать первой «Волги» и КрАЗа, застыла всего в сотне метров от недавно живых попутчиков. Торчала айсбергом посреди замерзших кусков прибрежных льдин – шуги.
Люди… Люди звенели настоящим хрусталем под порывами северного ветра-снежника. Азамат, застыв, глядел в карие, кричащие страхом, глаза курносой девчонки. Волосы, повисшие сосульками, прозрачно-белая кожа…
– Бегом!
Они бежали. Бежали, как могли, впереди, мяукая и боясь до шерсти дыбом, несся Саблезуб. Быстрее, быстрее, исходился криком кот, быстрее!!!
Земля трещала и звонко лопалась за спинами. Пар, крутившийся вокруг каждого, осыпался снежинками, колкими и хрусткими.
Бегом! Бегом!! Бегом!!!
Белые блестящие цветы распускались прямо под ногами. Расплескивались повсюду, кружевами-льдинками покрывали грязь, превращали черно-серо- грязную степь в алебастрово-холодную сказку. Трава, редкая, торчавшая пучками, голубела, истончаясь, съеживаясь, становясь полупрозрачными клинками-копьями, хищно блестевшими синими бликами морозников.
Бегом! Бегом!!
Дыхание перехватывало, воздух врывался в нос, горло, легкие колючими звездочками ледяных одуванчиков, щекотавших и резавших теплое пока еще тело. Жестко сковало лицо, прихватив густую щетину, стянуло разом, заковав в тонкий прочнейший ледок-панцирь.
Ха! Ха!!
Не останавливаться, бежать, разрывая кричащие криком мускулы и не думая о «потом». Потом хоть крупозное воспаление легких, хоть…
Позади гулко и страшно охнула земля. Треск промерзшего суглинка донесся разрывом нескольких выстрелов к РПГ, угодивших в наливную цистерну. Даша закричала, осеклась, задохнувшись воздухом, обернувшимся бритвенной остроты лезвием.
Бегом!!!!
Капли, вылетавшие изо рта, не долетали даже до промокшей от пота куртки. Разлетались блестящими брызгами-слезинками, мягко хрустели в такт морозным узорам-цветам, все увереннее усеивающим землю.
Воздух стал жестким, хоть топором руби, твердым и больно бьющим в лицо. Волокуша, схваченная морозом, тяжелела, жалобно скрипела, подскакивая на каменной твердости смерзшихся кочках и комьях грязи.
Быстрее! Еще!! Ну!!!
Саблезуб, мелькая впереди, взвыл волком. Остановился, крутанувшись на месте, выбросил шрапнель влажной парящей земли. Парящей?
