К счастью, мои худшие опасения не оправдались, всё ограничилось карцером. Узкое, похожее на пенал, сырое и прохладное помещение, хотя снаружи было градусов двадцать тепла. Покрытые плесенью стены, тусклая лампочка в мутном решётчатом плафоне, откидная шконка, прикрученные к полу столик с табуретом да ведро-параша в углу… И маленькое окошечко под потолком, в которое с трудом проникал свет с воли.
– Шконку до отбоя не трогать, – приказал вертухай. – Матрас и подушку получишь перед отбоем, утром сдашь.
– За что хоть меня сюда?
Ответом было молчание. Оббитая железом дверь захлопнулась, и я остался наедине с собой. Сел на табурет, опёршись локтями о столик, подпёр ладонью подбородок.
В конце концов, карцер – не самое плохое место. Вон, Куприянов вернулся – ничего, живой. Возможно, именно в этом карцере он и коротал дни. Знать бы ещё, за что я сюда угодил.
Ой, тоска-то какая! И мысли всякие дурные в голову лезут. Нет, вешаться на шнурках я не собирался, тем более у меня их сразу по прибытии в Бутырку конфисковали. Чудо ещё, что во время первой же драки с местными авторитетами кроссовка не улетела после «вертушки». Хорошо бывшим военным, они- то хоть в сапогах.
А дурные мысли были такого плана: не покаяться ли мне в том, чего я не совершал? Может, всё-таки не расстреляют, а в лагерь отправят? Всяко в лагере лучше, чем в камере, набитой людьми, многие из которых предпочитают ходить с голым торсом из-за жары и повышенной влажности. Пусть даже лес заставят валить или породу на тачках возить, в этом есть хоть какая-то определённость. А дурной мысль была потому, что подпиши я протокол с признанием в шпионаже – и девяносто девять процентов, что меня шлёпнут. Тут даже к гадалке не ходи.
Потом накатило какое-то философское настроение. Были бы карандаш с бумагой, я, наверное, с тоски затеял бы писать какой-нибудь труд. Не могу вот так сидеть, ничего не делая, по жизни всегда находил себе какое-нибудь занятие. Поотжиматься, что ли? Вроде как рёбра уже не очень побаливают.
Упёрся кулаками в цементный пол, сделал полсотни отжиманий. Попробовал упражнения на пресс – нет, сразу дал знать о себе левый бок. Зато упражнения на растяжку прошли нормально. Ладно, отжимания и растяжка – вот два моих способа, как убить время. А заодно и согреться, если уж на то пошло.
Однако на следующий день как раз во время занятий откинулась задвижка глазка, и строгий голос немолодого надзирателя предупредил:
– Гражданин Сорокин, ну-ка немедленно прекратите! Не положено!
Я, не вставая с поперечного шпагата, поинтересовался:
– А если не прекращу?
– Шутки шутить вздумали? Тут с такими шутниками разговор короткий!
– Ладно, босс, не кипятись.
Я встал и затянул:
– Не положено!
– Тьфу ты! Что ж у вас тут можно-то?
– Сидеть и стоять. И молчать.
– Ну нормально! Мало того что засунули в холодный пенал, ещё и делать ничего нельзя. Я, может, физкультурой согреваюсь. У вас тут температура как в погребе, дали бы, что ли, шинель какую.
– Так, гражданин Сорокин, ещё одно слово – и останетесь без ужина.
– Без ужина вы меня не можете оставить, это нарушает международную конвенцию.
– Чиво?.. – протянул вертухай. – Какую ещё конвенцию?
– Международную, принятую Генеральной Ассамблеей ООН.
Похоже, у надзирателя процесс переваривания моих фраз закончился полным несварением. Тем более откуда ему, бедолаге, знать, что никакой Организации Объединённых Наций в природе ещё не существовало. С прощальным «Ты у меня договоришься, Сорокин!» он вернул задвижку на место, и с той стороны двери послышались его удаляющиеся шаги. Ужина, впрочем, не лишил. И пайку не урезали. Посуду после еды я должен был возвращать через окошко баландёру, которого сопровождал надзиратель, а на приём пищи мне выделили буквально пять минут.
На второй день я принялся мерить свою узкую камеру шагами от двери к дальней стенке, к маленькому окошку. Семь шагов туда, семь обратно, семь туда, семь обратно… И ведь окошко хрен приоткроешь, нет тут такой опции, в смысле – форточки. Потом разглядел, что в камере я не один. Слева от оконца махонький паучок сплёл паутину и притаился на краю своего смертельного для мух кружева.
– Тебя-то сюда за что? За вредительство или шпионаж, как меня?
Паучок неподвижно взирал на меня сверху. Может, околел? Я подпрыгнул и кончиком пальцев чуть коснулся паутины. Мой молчаливый сокамерник встрепенулся, оббежал паутину по кругу и снова притаился в том же самом месте.
– Чем же ты там питаешься? Тут ведь даже окно не открывается, мухи как сюда залетают? Молчишь? Ну молчи, молчи… Следователь тебя заставит говорить. Попадёшь к какому-нибудь Шляхману, он из тебя всю душу вынет. А если ещё и Фриновский подключится… О-о, брат, тогда я тебе не завидую.
