комнату. Редкий раз тверёзым придёт.
– А чего ж, общежития фабрика не имеет?
– Откуда?!
– Не родственник он вам?
– К чертям такого родственника! Приютила на свою голову…
– А сдаёте по закону, имеется договор найма жилых помещений?
Тут вот глазки у старушки и забегали. Угу, понятно, в обход закона купоны стрижёт. И я ведь угадал с вопросом, подозревал, что во все времена в СССР и позже в России ответственный квартиросъёмщик обязан заключать с подселенцем соответствующий договор. Тут же, похоже, чёрный нал, проговорилась старушка на свою голову. С другой стороны, ей повезло, что попался липовый милиционер, но всё равно пока все карты раскрывать не будем.
– Нехорошо… Как вас по имени-отчеству?
– Клавдия Васильевна я, Старовойтова.
– Нехорошо, Клавдия Васильевна, обманывать государство. Оно о вас всячески печётся, а вы вон от него доходы утаиваете. Ладно, на первый раз простим, но чтобы завтра же пошли и заключили договор.
– Дык ведь с Васькой надо идти в жилконтору, а он рано утром на фабрику убежит.
– Ничего, мы ему сейчас лекцию прочитаем – пойдёт как миленький. А на фабрике объяснится, справку выпишут в жилконторе.
– А может, заарестуете?
– Может, и заарестуем, если слова не подействуют. Ну, где ваш дом-то?
– Дык вон уж, – в очередной раз «дыкнула» старушка, – почитай пришли.
Обитала бабушка в подвальном помещении с окнами на уровне мостовой. Два окна – две комнаты, с удобствами во дворе. В окнах свет не горел, наверное, спит уже постоялец.
Оказалось, нет, где-то колобродит, и дверь в квартиру нараспашку, хорошо, чужой кто не влез. Хозяйка запричитала, заохала, мол, зря товарищ милиционер шёл, теперь неизвестно, сколько ждать, пока этот бандит вернётся.
– Что ж, посидим, торопиться нам некуда, всё равно на ночном патрулировании, – приврал я, располагаясь на колченогом табурете у стола и закидывая ногу на ногу.
– А может, картошечки на конопляном маслице пожарить, а? Это я мигом, на керогазе-то.
– А что ж, не откажусь.
– И наливочки, не побрезгуете?
Бабуля извлекла из какой-то схронки початую бутылку с жидкостью тёмно-вишневого цвета, заткнутую бумажной пробкой. Откупорив её, я понюхал содержимое и удовлетворённо кивнул: мол, сгодится.
– Только немного, а то я на дежурстве.
– Дык сами и наливайте, товарищ милиционер, сколько требуется. Наливайте, а я вот уже картошечку почищу и поставлю готовиться.
Минут через двадцать передо мной на столе стояла небольших размеров сковорода, наполненная жаренной на постном масле картошкой. А рядом – краюха ноздреватого хлеба. Ну и стопка с наливочкой для аперитива. Ух, давненько я так не сиживал!
– А сами-то что?
– Я ужо потрапезничала, вы кушайте, кушайте… Чичас, глядишь, и этот злыдень заявится. Вы уж спуску-то ему не давайте, пригрозите каторгой.
– Нет у нас в Советском государстве каторги, Клавдия Васильевна.
– А чиво ж есть-то?
– Ну, тюрьма, лагеря, этого хватает…
– Ну вот лагерем и пригрозите, может, за ум возьмётся… Молочка али чайку? Этот-то обормот пришёл тут как-то пьяный, сунул мне коробку чаю, я её и спрятала. Мало ли, когда ещё пригодится.
– Приворовывает, значит, ваш постоялец?
– Э-э, того не ведаю, может, и купил, – заюлила старушка.
– Ладно, давайте чаю… и немного молока туда плесните.
От стола я отвалился, словно насосавшийся крови комар. Хорошо-то как, и совсем не хочется думать о плохом. Сейчас бы ещё покемарить часик- другой.
Хозяйка, видно, уловила мой осоловелый взгляд и предложила:
– Вы ежели вздремнуть желаете, то можете в той комнате прилечь. А Васька придёт, так сразу его и споймаете.
– Ладно, будем считать, это засада, – согласился я. – Только сапоги скину, а посплю в форме.
– Это уж как хотите, дело хозяйское.
