– Вот, Александр Павлович, – сказал Николай, – был такой случай. Известный прусский художник Франц Крюгер, приехавший по моему приглашению в Россию, сделал несколько портретов членов моей семьи. В том числе он нарисовал и мой портрет, который мне очень понравился. Чтобы отблагодарить господина Крюгера, я велел подарить ему золотые часы-брегет, усыпанные бриллиантами. Часы были подарены, но почему-то бриллиантов на них не оказалось. Я чуть не сгорел со стыда. Мне потом пришлось извиняться перед художником: «Господин Крюгер, видите, как меня обкрадывают? Однако если бы я захотел по закону наказать всех воров моей империи, для этого мало было бы Сибири, а Россия превратилась бы в пустыню…»
Шумилин усмехнулся и сказал, что в истории России были времена, когда чиновники побаивались воровать. Нет, не то чтобы они совсем прекратили этим заниматься – подобное абсолютно нереально – но взятки брали с оглядкой, а казенные деньги крали лишь самые бесшабашные и отчаянные. Дело в том, что по тогдашним законам таких мазуриков без особых разговоров расстреливали, а все наворованное у государства конфисковывали.
– Как, Александр Павлович! – изумленно воскликнул Николай. – Так вот прямо и расстреливали?!
– Да, ваше величество, суды выносили смертные приговоры, а чиновники, причем самого высокого ранга, получали ВМСЗ – высшую меру социальной защиты. Так тогда у нас назывался расстрел. Потому-то человека, во времена правления которого так строго поступали с казнокрадами, их потомки так люто и ненавидят.
Императора, похоже, заинтересовал рассказ Шумилина. Он попросил Александра дать ему что-нибудь почитать об этом, и тот обещал найти ему книгу, в которой занимательно описывались судебные процессы над жуликами, взяточниками и казнокрадами во времена «дядюшки Джо».
– Эх, Александр Павлович, – тяжело вздохнул император, – я знаю, что про меня много чего говорят нехорошего. Дескать, жесток я порой бываю, и строг порой чрезмерно. Но вот так, как это было у вас, я бы никогда себе не позволил. Хотя…
Николай пристально посмотрел на Шумилина. Видимо, он прикидывал – сможет ли этот человек из будущего взвалить на себя ношу борца с чиновниками-ворами. Так ничего и не решив, он опять вздохнул и снова углубился в папку с документами, предоставленными ему майором Соколовым.
Взяв в руки шариковую ручку, император стал ставить на полях документов какие-то пометки и страдальчески морщиться, читая об очередном чиновнике, запустившем лапу в государственный карман…
«Ласточка» вполне оправдала свое название. Шхуна действительно ходко мчалась по волнам, проглатывая милю за милей. Она спешила к родному дому. Экипаж «Ласточки» оказался на удивление нелюбопытным, а ее капитан, отставной мичман Попов удивлял Щукина своим спокойствием и невозмутимостью. Порой подполковнику казалось, что он занимался не только торговлей норвежской сельдью, а еще и выполнял некие деликатные поручения русской военной разведки. А если это даже не так, подумал Щукин, то, прибыв в Петербург, надо будет переговорить насчет бывшего мичмана Попова с майором Соколовым, чтобы привлечь владельца «Ласточки» к участию в спецоперациях, коих, по всей видимости, им предстоит провести еще немало.
Шхуна благополучно прошла проливы Скагеррак и Каттегат, оставила по правому борту Копенгаген и вошла в Балтийское море. Щукин немного успокоился. Скоро будет Борнхольм, а там уже до побережья Российской империи, что называется, рукой подать. До Либавы остается чуть больше двухсот миль. Если шхуна будет двигаться с такой же скоростью, то до нее идти не более двух суток.
– Послушайте, Степан Михайлович, – поинтересовался подполковник у капитана «Ласточки», – А где вы собирались выгрузить свой груз? Не слишком ли мы злоупотребляем вашим желанием помочь ведомству графа Бенкендорфа? Может быть, вам удобней будет зайти не Петербург, а в любой другой торговый порт Российской империи?
– Олег Михайлович, – отставной мичман, стоявший на палубе у фок-мачты, опустил подзорную трубу и внимательно посмотрел на Щукина. – Я хотя и не состою сейчас на военной службе, но что такое интересы государства, понимаю. Ведь не просто так вы отправились в Британию, не только для того, чтобы заполучить этого противного мистера. Да и целый пароходо-фрегат так просто не гоняют.
Мой старый знакомый Геннадий Иванович Невельской шепнул мне, что в благополучном исходе этого дела заинтересован сам государь. Всего этого для меня достаточно. Я не собираюсь расспрашивать вас ни о цели вашего вояжа в Британию, ни о том – кто такой этот мой таинственный пассажир. Но то, что необходимость его присутствия в Петербурге крайне необходима, для меня ясна и понятна. А насчет моего груза… Конечно, обычно я выгружаю свой товар в Риге, где у меня арендован склад и где меня ждут местные негоцианты, чтобы купить весь груз сразу, оптом. Но у меня есть контрагенты и в Петербурге. В этом случае я выручу чуть меньше денег, чем ожидал, но тоже не останусь в убытке. Так что, Олег Михайлович, курс наш лежит прямо в Петербург.
– Спасибо, Степан Михайлович, – подполковник был удовлетворен ответом владельца «Ласточки». – Лейтенант Невельской сказал вам правду. Задание, которое нам предстояло выполнить, действительно, очень важное и нужное нашей отчизне. И я, встретившись с государем-императором, лично расскажу ему о том, как вы способствовали выполнению нашей миссии.
– Благодарю вас, Олег Михайлович, – Попов признательно кивнул Щукину. – Если я смогу и в дальнейшем быть полезен нашей матушке России, то вы можете полностью рассчитывать на меня.
– Скажите, – отставной мичман решил сменить тему, – а что это за странный провод, который по вашей просьбе мои матросы подняли и закрепили на самом топе грот-мачты? На громоотвод он не похож.
– Нет, Степан Михайлович, – подполковник замялся, раздумывая над тем – стоит ли рассказывать капитану «Ласточки» о такой вещи, как радиосвязь. Потом он решился и ответил: – Это не громоотвод. Провод необходим для установления устойчивой связи на расстоянии без проводов, с помощью прибора,
