Но уйти не получилось.
Как будто специально для нее, разговор про Ильича вдруг притих, начались спокойные разговоры о знакомых, кто в какой командировке, кто занят офортами, кто рисует мультфильм, и она вдруг подумала, что в этой компании ей намного легче, чем в любой другой, потому что здесь
– Простите, а вы кто?
Повисла пауза, после чего девчонки непроизвольно прыснули, вслед за ними захохотали художники, и все опять собралось в какую-то единую гармоничную картину.
Возможно, этот вопрос спас ее от какой-то неприятной сцены, возможно, он просто разрядил обстановку, но после этого все как-то стало тихо и нежно, Настя, отсмеявшись над собой и над другими, смотрела в огромный невероятный потолок, вдыхала резкие запахи масляной краски и думала о том, что этот нерезкий мир все-таки лучше резкого, но с ним ей пора расставаться навсегда, а то вот так случайно выйдешь сослепу замуж, и что тогда делать?
Эта мысль показалась ей смешной.
И грустной.
В этот момент в мастерскую к Трубникову зашел я, мы столкнулись с Настей в дверях, в прихожей, я пришел, она уходила, она узнала меня по голосу, на лице застыла дрожащая улыбка человека, который вежливо и покорно
Настя в этот вечер вышла из знаменитого дома на Верхней Масловке, не совсем понимая, куда ей идти. Сверху над крышей дома горели в ночи огромные буквы: СЛАВА КПСС.
И она вздохнула с облегчением.
Все было хорошо.
Теория упругости
Зимой тоже нужно было в чем-то ходить…
Настя Гордон (русская, член ВЛКСМ с 1980 г., не замужем, младший лаборант научной библиотеки Московского института стали и сплавов) осознала эту простую мысль еще в сентябре. И она, эта мысль, пронзила ее своим лютым холодом и свинцовой неизбежностью.
Дело в том, что ее любимое синее пальто окончательно пришло в упадок. В упадок пальто приходило долго, это было очень хорошее пальто, короткое, сильно приталенное, с длинными вертикальными карманами, оранжевыми огромными пуговицами и главное – с небольшим коричневым меховым воротником, который ей был очень к лицу. Она носила его без шапки, только в тридцатиградусный мороз натягивала небольшой вязаный шлем, который ее не украшал, а лишь подчеркивал временный характер этого положения, когда волосы приходилось обуздывать.
Но дело в том, что мама достала (именно достала, а не просто купила) это пальто еще в десятом классе, и с тех пор уже много воды утекло. Насте очень не хотелось с ним расставаться, в этом пальто она была хороша и вместе с тем выглядела открыто, просто и естественно. Однако все хорошее когда-нибудь кончается, кончилось и это пальто, верней кончилась
Рабочих концепций было три.
Первая: сшить новое.
Пальто, в отличие от платья, можно было сшить только в ателье, мама заставила ее вместе съездить куда-то на Красносельскую, они долго разговаривали там с какими-то унылыми, замученными жизнью тетками, тетки совали ей в руки какие-то отрезы, показывали выкройки. «Но мех вы сами», «мех мы не можем», – повторили они раз двадцать или тридцать. «Ну а какой мех, кролик, что ли?» – скучно думала Настя, и ей совершенно не хотелось ни ездить сюда, на Красносельскую, на примерки, ни искать этот дурацкий мех типа крашеной кошки или несчастного кролика, ни вообще отдавать приличные деньги этим старорежимным теткам, чья молодость прошла в эпоху позднего сталинизма.
Нет.
Вторая концепция была веселее – найти удачную шубу в комиссионке. Было понятно, что это непредсказуемо, раз, и дорого, два. Но и комиссионки были