– Садись, братан, – сказал кто-то. – В ногах правды нет.
Я сел и уставился в огонь.
– Как вы думаете, сегодня штурм будет? – спросил меня кто-то из темноты.
Монеты
Когда я прохожу мимо деревянных панелей в вестибюле станции метро «Белорусская»-кольцевая – там, где раньше были уютные, теплые будки с телефонами-автоматами, – то всегда как-то вздрагиваю. Хотя будок этих уже давно нет, но старый рефлекс остался… Как правило, увидев эти самые будки, я почти всегда шел к окошечку кассы, протягивал гривенник и униженно спрашивал у кассирши: «Простите, не разменяете… ну это, чтобы с двумя копейками?»
Звонить девушкам я любил именно из метро, особенно с «Белорусской».
Иногда я специально менял маршрут и заезжал туда, или на «Киевскую», на «Смоленскую» (там тоже были такие «телефонные пункты»). Заезжал специально, чтобы позвонить из такой вот полутемной деревянной будки.
Да. Это продолжалось несколько лет. И это было ужасно.
Через какое-то время я наконец усвоил, что часто-часто звонить девушке, доставать ее своими чувствами, вести с ней бесконечные и нелепые разговоры по полчаса, а то и по часу – это глупо, недостойно, жестоко, нетактично и самое главное – бессмысленно. Все другие подобные эпизоды я стараюсь стереть из своей памяти, но этот – нет, этот стирать я не хочу. Может быть, именно потому, что, в отличие от других, он как-то тесно связан с этими деревянными уютными телефонными будками в московском метро. О будках этих я очень жалею. От них остались вот только эти деревянные панели, да и те скоро отдерут при очередном московском благоустройстве.
Попадая в этот душный, тесный, полутемный мир, я ощущал всегда какой-то удивительный, даже щемящий восторг. Не могу объяснить этого чувства. Да. Я как будто попадал в коридор – из которого можно было выйти в мою будущую жизнь.
А я еще не знал, какой она будет, эта самая будущая жизнь. И, чувствуя ее присутствие в этой телефонной будке, волновался.
Я почему-то знал, что звоню самому себе.
Вспоминая сейчас эту девушку, Лизу Багромову (член ВЛКСМ с 1975 г.), я понимаю, что ничего о ней толком сказать не могу. Я смутно помню, что она училась в 13-й спецшколе с немецким уклоном, во дворе гостиницы «Пекин». Что познакомились мы с ней в юношеской библиотеке имени Светлова во время сдачи выпускных экзаменов. Что она вроде бы училась потом в институте иностранных языков и якшалась со всякими «международниками» – была такая московская тусовка: дети дипломатов, журналистов, ездивших за границу, сотрудников ЦК, переводчиков, хотя, возможно, все это лишь мои домыслы. Просто в те годы в Москве люди, имевшие по профессии дело с иностранным языком, практически все друг друга знали. И даже их дети в большинстве случаев друг друга знали тоже.
Но… кроме этого, я не знаю о Лизе Багромовой ничего. Я не знаю, где она потом работала. Вышла ли она потом замуж. Покинула ли она нашу великую родину в конце концов или нет. Я только знаю, что тогда ей не было до меня никакого дела.
Сейчас, когда появились мобильные телефоны, все это происходит как-то совершенно по-другому. А тогда девушка не могла проигнорировать ваш звонок, не могла заблокировать ваш номер, не могла написать вам эсэмэс: «не звони мне больше, пожалуйста, никогда» и так далее, и тому подобное…. Сейчас все вообще происходит иначе.
Ну а тогда…
Тогда было вот что – в квартире раздавался громкий, оглушительный, дребезжащий звук, и ничего нельзя было с этим сделать. Звонки были механические, громкие, тревожные, заполняющие все окружающее пространство, и не ответить было просто нельзя. Можно было только снять трубку и положить ее на столик, чтобы раздавались короткие гудки. Потом положить на телефон подушку. Ну вот что-то такое. Но это уже в самом крайнем случае.
Поэтому, когда я звонил, я почти точно знал, что, если Лиза дома, она снимет трубку.
Она обязательно ее снимет.
Но иногда мы с ней встречались. Один раз на «Маяковской», внизу на платформе, где очень шумно, я подарил ей маленькую елочку на Новый год, кажется это было 30 декабря, до этого в телефонном разговоре она вдруг обмолвилась, что не знает, где купить елку, это был страшный дефицит, а я достал (на работе). Потом я купил ей на Центральном рынке два больших граната и выдал их за привезенные из Ташкента. Подарок ей очень понравился, и она была добра в тот вечер, говорила подруге с гордостью: вот, смотри, он привез их из Ташкента, подруга смотрела на меня каким-то странным взглядом. А однажды я сопровождал ее на Центральный телеграф, где она отправляла денежный перевод любимому человеку.
Каждый раз это сопровождалось корректной, но суровой речью о том, что шансов у меня никаких и пора перестать тратить свое и ее время зря.
Это была, конечно, чистая правда.
Но я никак не мог перестать, хотя все это понимал прекрасно.
Очень ясно помню, как и когда это было, потому что за пару дней мне позвонил Витя Лавров и предложил почитать одну книгу.
– Я не понял, Вить, – сказал я. – А зачем ты хочешь, чтобы я прочел эту книгу?
