Но поскольку они спали с бабушкой в одной комнате, та сразу нашла «Архипелаг» на тумбочке и тоже стала читать.
Последствия были самыми ужасными – бабушка читала всю ночь, и у нее случился сердечный приступ.
В семь утра вызвали неотложку. Приехал молодой умный врач, сделал укол, кардиограмму, померил давление.
Потом спросил:
– А что случилось-то?
Все как-то замялись. Мама сидела в ночной рубашке и накинутом сверху халате.
– Вы поссорились? – еще раз спросил врач. – Я же вижу, у вашей мамы был сильный стресс.
Вика Таль стала лихорадочно вспоминать, где именно в данный момент находится книга. Потом оказалось, что она лежала у бабушки под подушкой и в любой момент могла вывалиться.
– Вам нельзя волноваться, понимаете меня? – еще раз вдумчиво сказал врач, внимательно глядя бабушке в глаза.
Когда они остались с мамой вдвоем на кухне, она не выдержала и стала истерически смеяться.
– Господи! – сказала мама, пытаясь отхлебнуть холодный чай из чашки. – Господи…
Каждый день Чекалов провожал ее до Останкинского пруда, где продавали горячие пончики в таком маленьком деревянном ларьке.
Здесь они прощались до завтра.
Каждый раз по дороге на работу он или грустно молчал, или рассказывал об очередной книжке.
Ей было его жалко.
– Давай купим пончиков, – однажды предложила она.
– Вообще-то я не хочу, но давай… – согласился Илюша, и они купили грамм триста.
Она стала есть, и он вдруг улыбнулся.
– На работу не опоздаешь? – спросил он, осторожно откусив.
– Ничего, они подождут.
Этот водитель автобуса, Дима, он тоже так на нее смотрел. Или нет, он смотрел по-другому, очень осторожно. Она вдруг подумала – а что же это значит, когда в твоей жизни появляется человек, который привязан к тебе вот этой невидимой ниткой? Это и тяжело, и хорошо, и горько, и легко, это как-то – все сразу.
Они поцеловались, и он уехал – с пончиками в руках.
Глупо улыбался, глядя с задней площадки трамвая через стекло.
Она забиралась «на антресоли», как говорили сотрудники музея, а на самом деле это были церковные хоры, своим ключом открывала книжный шкаф, доставала подшивку, писала карточки и весь день напряженно думала о том, что ей предстоит.
В том, что это ей предстоит, не было никаких сомнений. Вопрос был только в том, когда настанет этот день. От самой этой мысли ей было страшно, но хорошо.
Иногда она думала – а если бы это случилось с водителем автобуса «Интурист»?
Нет, это не могло случиться с водителем автобуса «Интурист». Да, он был по-настоящему взрослый, да, он все знал, да, это было бы как в кино – но это было бы плохо. Очень плохо.
Но вот интересно – а почему он даже не попробовал? Боялся, что она обманула его с возрастом? Боялся еще чего-то? Жены?
Ну и слава богу, почему-то сердилась она. Слава богу.
Теперь они шли к этому дню какими-то очень медленными шагами. Он специально принес ей «Дар» Набокова – там они тоже идут к этому дню очень медленными шагами.
Было не важно, что происходит вокруг, они просто стояли и молчали, постепенно замерзая, – например, на Большом Каменном мосту, напротив Кремля.
– Вот там сидел усатый, – однажды сказал он.
– Сталин? – переспросила она.
Он кивнул и задумался.
– Даже странно, почему его никто не убил.
– А ты думаешь, могли?
– Я бы убил… – сказал он.
Этот разговор она как-то очень запомнила.
Их предупредили в учебной части во время первого же семестра – отчислят, если они будут пропускать занятия, безо всяких разговоров, отчислят сразу, а старостой группы назначили великовозрастную, как ей показалось, крупную даму, она аккуратно переписывала всех на каждом семинаре, пропускать важные лекции Вика Таль тоже не решалась, и вот Илюша с напряженной спиной часами стоял около памятника Ломоносова и курил. А потом он провожал
