– Чуть больше, – ответил Ваня, – а ты?
– Мне «языка» приказано доставить, пустой не вернусь, все, беги, говорю, встречаемся возле ручья, что в двух километрах на север.
– Понял.
Ванька скрылся в темноте, а я продолжил наблюдение. Меняя местоположение каждые пятнадцать минут, на исходе третьего часа наблюдения я вдруг заметил то, что привело меня в хорошее расположение духа. Было уже около двух часов ночи, я все разглядывал стоящие на окраине немецкого лагеря орудия. Что-то теребило мне мозг, но я никак не улавливал мысль. Надо бы поближе подойти. Пользуясь тем, что немцы сами подсвечивали себя кострами, мы с Ванькой изначально близко не подходили, тут и с трехсот метров все видно, но мне хотелось еще лучше рассмотреть лагерь. Через полчаса я уже благодарил себя за любознательность. Позади стоящих орудий врага я отыскал наконец то, что искал. Боезапас немцы хранили в штабелях, укрыв ящики тентом и масксетью. Как я ночью это все разглядел? А разве, подняв тент, можно что-то не разглядеть? Мы еще с Иваном срисовали, как несут службу караульные. Пара немцев, с периодичностью в десять минут, обходила лагерь по периметру. Судя по внешнему виду, всего участвуют две пары, без собак. Ходят немцы спокойно, вообще не пуганные. Вот когда появилось очередное «окно» после прохода патруля, я и скользнул к высящейся громаде ящиков. Мне просто стало интересно, что это может быть за стена практически в чистом поле. Штабель был высотой около двух метров, в ширину примерно столько же, а вот в длину все десять. Серьезные тут у фрицев запасы. Интересно, а детонируют ли боеприпасы, ежели я тут шашку положу? Ага, когда машину фрицам минировал, еще там, в селе, отжал себе толовую шашку, граммов четыреста вроде, кусок шнура у меня тоже был. Так как укрыться, чтобы проходящий патруль меня не заметил, было негде, я просто залез под тент. Благо ящики стоят не совсем ровно, да и местами пустоты имеются, наверное, танки пополняли боезапас уже после выгрузки боеприпасов. Переждав таким макаром очередной проход патруля, я уже было решил делать закладку, как мне еще кое-что пришло в голову. У немцев есть танки, причем много, значит, должно быть и топливо… Бочки хранились под таким же тентом, что и боеприпасы, и было их… Да до фига их тут было. Шашка у меня одна, но вот есть еще и граната, которую я сейчас закладываю, закрепляя между двух бочек. Вот черт, а ведь меня заметили, а я не успел закончить. Как я не усмотрел, что топливо у фрицев охраняют другие, специально поставленные люди? На меня смотрело дуло винтовки и стало… да страшно стало, чего уж говорить. У меня в руке была только граната, причем фриц ее не видел. Медленно- медленно, подняв левую руку, я приложил палец к губам, показывая немцу гранату в правой. Тот мгновенно просчитал ситуацию и опустил винтовку. Я поманил его к себе и, дождавшись, когда тот подойдет, жестом приказал тому встать на колени. Фриц не стал разыгрывать из себя героя и повиновался. Черт, только бы еще кто неучтенный не вылез. Немецкий ефрейтор стоял на коленках, уперевшись лбом в ближайшую бочку, а я, наконец, закончил возиться с растяжкой. Закрепив гранату, подложив ее под одну из бочек, я протянул кусок веревки от кольца гранаты к немцу. Просунув свободный конец за ремнем фашиста, я завязал очень крепкий узел. Сделав страшные глаза, по крайней мере, я сам так думал, показал фрицу на пальцах, что с ним будет, если он побежит. Усики на чеке разогнуты, а замедлитель обломан. Еще в Сталинграде я заимел привычку всегда таскать с собой одну гранату для растяжки. Стоит фрицу только дернуться, как факел ему обеспечен, не говоря уж о самой гранате, что сыпанет в него осколками. Пока все это мастерил, никто не помешал, хотя шаги я рядом и слышал. Вообще, как мне кажется, этот фриц, что меня застукал, просто куда-то отходил, а так он и должен был стоять с этой стороны бочек. Через пять минут я уже укладывал толовую шашку в один из ящиков, выбрав самый большой, там лежали такие «поросята», что мало никому не покажется. Я уже запаливал шнур, как в двадцати метрах от меня рванула моя граната.
«Черт, не мог еще чуток посидеть спокойно», – сказал я сам себе, ругая фрица. В небо ударила струя пламени, а я вдруг понял, что перестарался. Встав, я в полный рост рванул прочь. От взрывов топлива стало светло, как днем. Никто не стрелял мне в спину, я просто несся, правда грязь мешала, связывала ноги, но я пер как в последний раз. Когда сзади рванула моя закладка, ударной волной меня шибануло так, что перевернувшись в воздухе, я грохнулся на пузо. Из глаз искры брызнули, освещая мне путь, но вставать я не думал, вжался в землю, боясь пошевельнуться. Грохот разрывов от немецких снарядов напоминал артподготовку, причем я в ней непосредственный участник. Хоть и убежал метров на двести – двести пятьдесят, но вероятность того, что меня заденет, была очень высокой. Со свистом что-то проносилось мимо, едва ли не обдавая меня жаром. На секунду подняв голову, попытался осмотреться. Увидев впереди понижение местности, наверняка яма или ложбинка какая-то, я, продолжая вжиматься, все-таки решил отползти к ней. Уже будучи в яме, оказалось, это была воронка, я решил посмотреть на немецкий лагерь. Едва высунув голову, убрал ее со скоростью звука. Там, на позициях немецких войск, стоял АД. Зарево, наверное, из Берлина видно. Только сейчас я начал понимать, что я вообще сделал. Как меня не поймали фашисты, ума не приложу, а уж как не накрыло при взрыве, вообще чудо. Артиллерийские склады еще хлопали, когда я решил возвращаться. Уже начав движение на пузе, вспомнил, что обещал командиру «языка» привести. Осмотревшись, пополз обратно к лагерю. Была небольшая надежда, что смогу хоть раненого какого-нибудь найти. Все-таки кто-то из немцев был у танков, кто-то спал в палатках, не могли же все погибнуть. Снаряды уже перестали взрываться, но разлетевшиеся бочки с топливом еще здорово горели, освещая бывший лагерь. Я осмотрелся, трупы кругом вижу, но вот солдат, подававших хоть какие-то признаки жизни, нигде было не видать. Вытянув из кармана пистолет, забрал у офицера, что убил в церкви, я ползком двинул на обход бывшего лагеря. Обползая то горящие остатки топливных бочек, то трупы, причем некоторые были настолько изуродованы, что становилось тошно. Наконец через несколько минут я услышал слабый стон. Определив направление, пополз туда. Ух ты, да это ж цельный офицерик, вон погоны какие красивые. Кстати, опять эсэсовец, тут что, вокруг одни «черные»? Бегло осмотрел найденыша и, увидев кровь только на голове, был удивлен удачливостью эсэсовца. Его просто приложило чем-то по голове, больше видимых повреждений не было, только ссадина, правда, на полчерепа, но все же он был явно живой. Будучи без сознания, немец только тихо стонал, глаза его оставались закрытыми. Достал веревку и, связав руки за спиной немецкого офицера, стал хлопать тому по щекам. Подействовало, хотя и
