Женщина посмотрела на запись и кивнула.
– Пойдете направо из магазина, вверх по улице. Через два перекрестка свернете налево. Вам нужно будет пройти всего сотню ярдов по той улице и свернуть направо. Там вы окажетесь на нужной улице, ну, а дом и так найдете.
– Спасибо, мэм…
– Долорес, меня зовут Долорес.
– Миссис Долорес, вы очень мне помогли, процветания вашему магазину.
– Спасибо, сэр, и вам удачного излечения.
О, так она знает, что мне нужен врач, по адресу, что ли, поняла? А, ладно, но пешком я не пойду. Сев в машину, вцепился зубами в красивый батон с хрустящей корочкой. Боже, как домой в двадцать первый век вернулся. Восхитительный вкус, батон хоть был уже и не горячим, но от этого не менее вкусным. Не заметил даже, как сожрал весь, хотя он и был не большим, по виду, граммов триста, не больше. Хотел было вернуться в магазин, но тут понял, что теперь я хочу пить, причем что-нибудь типа хорошего чая. Увидев недалеко от булочной вывеску с нарисованной кофейной чашкой, я рванул туда, задержавшись только чтобы запереть машину. Выдув две чашки приличного кофе, варили по-настоящему, а не из кофеварки, я, наконец, поехал искать нужный адрес. Нашел быстро. Хотя вывески о том, что здесь клиника или принимает врач, не было и в помине. Дернув висевший шнурок, я позвонил. Спустя минуту дверь мне открыла пожилая женщина с кудрявыми черными волосами и, окинув меня взглядом с ног до головы, спросила:
– Слушаю вас?
– Мне дали ваш адрес, указав, что здесь я смогу найти врача-окулиста. Мне нужна помощь, – я опять слегка поклонился.
– Вас не обманули, только у доктора сейчас прием, придется подождать.
– Конечно, я посижу в машине.
– Это лишнее. У нас в гостиной вы будете как дома, к тому же наша кухарка варит хороший кофе.
– О, миссис, извините, не знаю вашего имени…
– Меня зовут Роза, но если вам удобнее, можете называть меня миссис Роттенберг. – О как, а фамилия-то немецких евреев вроде как.
– Миссис Роттенберг, я признателен вам за гостеприимство, но не хочу вас обременять.
– Вы говорите ерунду, сэр, вы поставите меня в неловкое положение, если будете ожидать снаружи.
– С удовольствием выпью чашечку свежего кофе, если вы мне составите компанию.
– Что же, всегда приятно пообщаться с интеллигентным молодым человеком, тем более из Союза! – Вот это, твою мать, как? Она что, следователь?
– Миссис Роттенберг, как?
– Да у всех выходцев из Европы и СССР такой акцент, хотя я сначала и сомневалась, произношение у вас очень хорошее.
– Да, я обучался довольно продолжительное время.
– У вас были хорошие учителя, манеры ваши мне тоже по душе. Кем, простите, были ваши родители?
– Спасибо, мне очень приятно. Что же касается родителей, увы, но я о них ничего не помню.
– Бедный молодой человек, революция унесла слишком много хороших людей…
Мы болтали с Розой минут сорок. За это время я приговорил две чашки и правда очень хорошего кофе и дважды выходил на улицу курить. Да, совсем ведь забыл, я наконец-то дорвался до нормальных сигарет. «Кэмэл», «Честерфильд», «Лаки Страйк», сигарет тут было как грязи, но понравился мне больше пока «Верблюд».
Спустя эти сорок минут мимо гостиной прошел человек, а провожал его к выходу, видимо, сам врач, так как я услышал обрывки фразы с советом не забывать промывать глаза каждый вечер перед сном. Затем Роза, весьма общительная и открытая женщина, позвала меня и провела в кабинет врача.
Доктор, а это был на удивление молодой человек лет тридцати, может, чуток больше, выслушал меня очень внимательно. Это явно не тот профессор, о котором мне говорил Варшанский, но будем посмотреть.
– То, что у вас проблема с глазами, я понял, расскажите, что послужило причиной.
– Грязь попала, доктор, много грязи.
– Как это случилось? – Ну, вроде секрета никакого в этом нет, поэтому можно и рассказать.
– Я был в стрелковой ячейке, когда на нее практически наехал нацистский танк. Меня здорово вмяло в землю. Грязь попала во все щели, рот, уши, глаза, нос, черт, да не осталось, похоже, ни одного места, куда она не попала.
– Ясно. Вы из России? – врач перешел вдруг на русский язык, а я понял, что уже соскучился по нему.
– Ой, как же хорошо на родном-то говорить, да, доктор, я из Союза. Воевал с сорок второго, оборонял Сталинград. Под Курском, весной, я и лишился зрения. Из армии списали, как полностью негодного. Тогда у меня только правый чуть видел, я еле ходил, постоянно запинаясь. В Москве профессор Варшанский…
– Вы лечились у профессора? – воскликнул врач-еврей.
– Так точно, доктор, он смог восстановить мне правый глаз, правда вблизи я вижу плоховато, больно и глаза слезятся, но в очках хорошо. А вот с левым
