Раз уж принимают за голодранку, пусть такую и терпят. Все ее платья вместе взятые все равно будут смотреться хуже, чем хозяйские шелка.
К шести в чайной уже был накрыт стол, на белой скатерти разложено фамильное серебро, расставлен великолепный голубой сервиз из тончайшего фарфора с золотыми каемками. Лев Леонидыч в тысячный раз придирчиво оглядел красную гостиную. Подбежав к статуе дракона, со всей деликатностью подвинул ее ближе к креслам на полметра. Отошел, оценил и снова подвинул. Затем потер кружевным рукавом золотой погон. Нагнулся.
– Что! Что это такое?! – завопил он, шаря рукой под хвостом изваяния. – Мари! Я же говорил не впускать Саньку в красную гостиную! Ириску наклеил, сучий сын! Руки поотрываю!
Причитания округ бесценной статуи продолжались вплоть до зычного крика привратника:
– Едут! Едут!
Когда к парадной лестнице подкатила большая карета, запряженная породистой каурой четверкой, Лев Леонидыч с женой уже встречали гостей на ступенях крыльца. На лицах – широкие улыбки. За спинами родителей, скромно опустив голову, стояла их дочь Елизавета с новоиспеченной компаньонкой.
Войнова не видела ранее столь пышных экипажей. Бока коляски горели ярко-алым лаком, кожаный подбой, медные заклепки блестят, кучер и позадник – в ливреях и париках! Уж не император ли к Отрубиным пожаловал?
Позадник спрыгнул с запяток кареты и кинулся опускать ступеньки для господ, затем распахнул дверцу, низко поклонился. Из недр кареты показался небольшого росточка человечек – горбун в черном сюртуке. Тиса даже рот открыла от удивления, подумав, что это и есть тот богач. Ан нет. Горбун отступил в сторону и услужливо подал руку второму пассажиру. Сначала появилась кисть с непомерно большими золотыми перстнями на полных пальцах. Затем и сам господин сошел с каретной ступеньки. Полный и невысокий. Отсутствие роста он с лихвой компенсировал высоченным цилиндром. Из-под шляпы волна угольно-черных кучерявых волос спадала на широкий лисий воротник. Большой выдающийся нос нависал над полными и мокрыми, как вареники в масле, губами. В распахнутых полах пальто светилась малиновая сорочка. На пышном фиолетовом жабо покоился второй подбородок гостя. Тиса подумала, что господину срочно нужно вернуться домой, чтобы уволить камердинера за свой безвкусный наряд.
За такой сиятельной особой, как Фролов, она не сразу заметила третьего пассажира, покинувшего карету. Им оказался рыхлой фигуры человек лет пятидесяти. Красного цвета лицо его было осыпано дюжиной больших родинок. На губах губернатора Проскулятова, а это был именно он, возникла сахарная улыбочка, а взгляд мгновенно прилип к Лизоньке.
– Аристарх Зиновьевич, милости просим! – воскликнул Отрубин, клюнув порог в поклоне. – Как я рад вас видеть! Благодарствую, что почтили нас своим присутствием! Проходите, будьте добры! Эраст Ляписович! И вас покорно просим! – Хозяин непрестанно кланялся и собственноручно принял одежду у почетных гостей.
Их сопроводили прямиком к накрытому столу в чайной. Уж гостям и наливали чистой как драконья слеза наливочки, а кроме нее на выбор еще с десяток хмельных вин и квасов. Предлагали с пылу с жару блюда – одно за другим, гоняя слуг с судками да подносами. Веселили городскими сплетнями. Вот только опахалами по-чивански не обмахивали. Фролов принимал все как должное и по-царски ковырял вилкой лучшие куски. Проскулятов сидел рядом с хозяйской дочкой, почти полностью развернувшись вместе со своим стулом к ней лицом, и то и дело отпускал комплименты. И хоть Тиса не была дружна с Лизой, в этот вечер она ей искренне сочувствовала. Слава святой Пятерке, что Отрубин велел закутать шалью шею – этим он спас ее от липких взглядов губернатора. Нет, надо определенно что-то купить в благодарность за постой. Что-то дорогое. Отхлебнула прекрасного вина. Говорила она мало, что ее тоже вполне устраивало.
– Милостивый сударь Аристарх Зиновьевич, слышал я, что ваша фабрика выпускает ткани по качеству даже лучше панокийских. – Отрубин щелчком пальцев подозвал служку. И перед дорогим гостем возник поднос с запеченной, сочащейся ароматными парами осетриной. – Неужели все дело в чудо- станках с накладами?
– Семьсот двадцать пять мотков в месяц, – ответил Фролов, хлопнув себя по груди, где на толстой золотой цепи висела тяжелая, как гиря, звезда Единого, усыпанная драгоценными каменьями.
– Великолепно! Поразительно!
Впрочем, что ни отвечал Аристарх – все вызывало безудержный восторг у Льва Леонидовича. Лишенная любимых разговоров об искусствах, Марья Станиславовна хлопала глазами и кивала головой так, как делают ничего не понимающие, давно утерявшие нить разговора, но со всем сказанным согласные.
Откушав, компания переместилась на диваны красной гостиной, под сень гранитного дракона. Душную комнату наполнили звуки пианино. Молодая Отрубина играла «Вечер на двоих». Облокотившись на старинный инструмент, градоначальник откровенно пожирал глазами исполнительницу, не стесняясь заглянуть в глубокий вырез платья. Елизавета с горящими щеками не поднимала глаз от клавиш.
«Кот мартовский! – горела Тиса про себя возмущением. – Так масляных глаз с Лизки и не сводит. Плешивый старый котище! Так усы бы и оборвала ему!»
А родители девушки будто и не замечали ничего. Марья Станиславовна отрешенно наслаждалась музыкой. А старший Отрубин весь был во внимании своего богатого гостя. Фролов возлежал в кресле, вытянув ноги в сапогах на пуф. Ни дать ни взять Антей Первый, только короны нет! Карлик-горбун сидел в
