Росс не оглядывалась.
Пытаясь поймать сигнал, она на ходу крутила ручки одного из электронных приборов. Второй прибор, тоже черный ящичек, висел у нее на плече.
Поскольку она не оглядывалась, Эллиот успел заметить, что на плече у нее уже появилось темное пятно от пота, что такое же пятно, только еще большее, появилось и на спине, а ее повлажневшие светло- каштановые волосы некрасиво прилипли к шее. Еще он заметил, что ее брюки помяты и перепачканы грязью — вероятно, еще при падении. Росс так и не обернулась.
— Наслаждайтесь лесом, — посоветовал Эллиоту Мунро. — Потом вы долго будете вспоминать прохладу и сухой воздух.
Эллиот согласился. Он тоже находил этот лес чрезвычайно приятным.
— Да, очень приятный лес, — кивнул Мунро, хотя странное выражение его лица говорило скорее об обратном.
Леса Бараваны нельзя было назвать девственными. Время от времени путешественникам попадались убранные поля и другие признаки деятельности человека, и тем не менее они не встретили ни единого фермера. Когда Эллиот обратил на это внимание Мунро, тот только покачал головой.
Потом экспедиция углубилась в лес, и Мунро стал необщительным, потеряв, казалось, всякую склонность к разговорам. Вместе с тем у него пробудился интерес к местной фауне: он часто останавливался, внимательно прислушивался к пению птиц и лишь после этого знаком показывал, что можно идти дальше.
Во время таких кратких остановок Эллиот оглядывался на носильщиков, уверенно балансирующих с поклажей на головах. В такие минуты Эллиот ощущал свою близость к Ливингстону, Стэнли и другим отважным путешественникам, пересекавшим Африку столетие назад. В этом смысле его романтические ассоциации были весьма точны. По сравнению с семидесятыми годами прошлого века в экваториальной Африке мало изменился и жизненный уклад местного населения, и характер отправлявшихся сюда экспедиций. Для мало-мальски детального исследования региона все еще нужно было преодолевать пешком сотни миль, все так же были необходимы носильщики, по-прежнему экспедиции требовали огромных затрат — и встречались со множеством опасностей.
К полудню Эллиоту стало казаться, что его ботинки ужасно тяжелы и неудобны. Он страшно устал. Очевидно, носильщики тоже устали, потому что замолчали, перестали подшучивать друг над другом и курить. Довольно долго все шли молча. Потом Эллиот поинтересовался у Мунро, не пора ли им сделать небольшой привал и позавтракать.
— Нет, — ответил Мунро.
— Согласна, — добавила Карен Росс, мельком взглянув на часы.
В начале второго путешественники услышали шум вертолетов. Мунро и носильщики среагировали мгновенно, нырнув под густую листву больших деревьев и поглядывая оттуда вверх. Несколькими секундами позже над их головами пролетели два больших зеленых вертолета; на их корпусах Эллиот разглядел выведенные белой краской три буквы FZA.
Прищурившись, Мунро проследил, в каком направлении исчезли боевые машины. Вертолеты были американскими, но чем они вооружены, он разглядеть не успел.
— Это армия, — сказал Мунро. — Ищут кигани.
Примерно час спустя они вышли на поле, засеянное маниоком, посреди которого стоял грубо сколоченный сельский дом. Из его трубы поднималась струйка голубоватого дыма, а рядом на веревке сушилось выстиранное белье.
Обитателей дома не было видно.
Все встречавшиеся им раньше поля путешественники обходили стороной, но на этот раз Мунро, подняв руку, остановил людей. Носильщики бросили груз на траву и молча сели.
Атмосфера определенно накалялась, хотя Эллиот никак не мог понять почему. На опушке леса Мунро, не сводя пристального взгляда с дома и поля, посовещался с Кахегой. Прошло двадцать минут, но никаких признаков присутствия людей по-прежнему не обнаруживалось. Росс, сидевшая на корточках возле Мунро, стала проявлять признаки нетерпения:
— Не понимаю, почему…
Мунро прикрыл ей рот ладонью и, показав на поле, прошептал одно слово:
— Кигани.
У Росс округлились глаза. Мунро опустил руку.
Теперь уже все путешественники не могли отвести взгляда от этого сельского дома. Ни в доме, ни возле него по-прежнему не было заметно никаких признаков жизни. Росс рукой описала в воздухе круг, предлагая обойти поле и двигаться дальше, но Мунро только молча покачал головой и ткнул пальцем в землю; это должно было означать, что Росс следует сидеть и не шевелиться. Потом, кивнув в сторону Эми, щипавшей высокую траву чуть в стороне от людей, он бросил вопросительный взгляд на Эллиота. Похоже, Мунро боялся, как бы Эми шумом не выдала их. Эллиот знаками приказал Эми вести себя потише, хотя большой необходимости в этом не было: горилла чувствовала общее напряжение и время от времени тоже настороженно посматривала на дом.
Прошло еще несколько минут, но все оставалось на своих местах. Все терпеливо выжидали, прислушиваясь к звону цикад и глядя на белье, трепавшееся на ветру в лучах горячего полуденного солнца.
Потом исчезла и тоненькая струйка дыма.
Мунро и Кахега обменялись взглядами. Кахега неслышно скользнул в лес, к носильщикам, раскрыл один из тюков и вытащил автомат. Прикрыв затвор рукой, чтобы приглушить щелчок, он снял оружие с предохранителя. Стояла неправдоподобная тишина. Кахега бесшумно вернулся к Мунро и передал тому автомат. Мунро проверил положение предохранителя и положил оружие рядом с собой на траву. Еще несколько минут прошло в томительном ожидании. Эллиот взглядом следил за Росс, но та сидела к нему спиной и не оборачивалась.
Послышался негромкий скрип, и дверь дома распахнулась. Мунро поднял автомат.
Никто не выходил. Путешественники не сводили глаз с открытой двери.
Наконец появились кигани.
Эллиот насчитал двенадцать высоких, мускулистых мужчин, вооруженных луками и стрелами; в руках они несли панги — длинные ножи с широкими лезвиями. Их тела и ноги были разукрашены белыми полосами, а вымазанные той же краской лица походили на черепа и производили самое грозное впечатление. Когда кигани пересекали поле, над высоким маниоком возвышались лишь их настороженно осматривающиеся белые головы.
Кигани ушли, но Мунро внимательно наблюдал за безлюдным полем еще минут десять. Наконец он встал и облегченно вздохнул. Когда он заговорил, его голос показался неправдоподобно громким:
— Это были кигани.
— Что они там делали? — спросила Росс.
— Ели, — объяснил Мунро. — Они убили жившую в этом доме семью и съели ее. Почти все фермеры давно ушли из этих мест, потому что кигани взбесились.
Мунро подал знак Кахеге, и экспедиция двинулась дальше. Пока они огибали поле, Эллиот то и дело посматривал на дом: а если туда войти, что увидишь? Мунро ответил Росс так небрежно, будто речь шла о чем-то будничном, не стоящем особого внимания: „Они убили… семью и съели ее“.
— Кажется, — обернувшись, сказала Росс, — можно считать, что нам здорово повезло. Наверно, мы одни из последних белых, кто стал свидетелем такого события.
Мунро покачал головой.
— Не думаю, — сказал он. — Старые обычаи умирают долго.
В шестидесятые годы, во время гражданской войны в Конго, западный мир был буквально потрясен сообщениями о том, насколько широкое распространение получили там каннибализм и иные зверства. Но в сущности в экваториальной Африке людоедство всегда практиковалось совершенно открыто.
В 1897 году Сидни Хайнд писал, что „…в бассейне Конго почти все племена либо были каннибалами,
