– Ну, хорошо. Мы поищем что-нибудь другое.
На шестой неделе попробовали транскраниальную магнитную стимуляцию. Проводившие ее двое исследователей сказали:
– Сосчитайте до десяти.
Один, два, четыре, пять, семь, восемь…
– Кажется, я не могу сказать… – выдохнула я и не смогла обнаружить, что же я упустила.
Они хмыкнули.
– Да! – воскликнули они. – Мы знаем!
Казалось, не существовало никакой медицинской необходимости с помощью электромагнитных волн влиять на ту часть моего мозга, которая отвечала за счет до десяти, но им опыт очень понравился, а я не чувствовала никакой боли, пока они водили индуктором по моему черепу, поочередно вызывая вкус газированного апельсинового сока, воспоминания о концерте, на котором я была в Риме, шум моря, неспособность повторить по памяти алфавит и в какой- то момент легкий приступ хихиканья, длившийся с минуту после того, как они выключили индуктор.
Чего они не смогли сделать, по всей видимости, так это сделать меня запоминающейся, и когда на следующий день мы вернулись, они снова поместили индуктор у меня над головой и сказали: «Сосчитайте до десяти!» – найдя этот опыт столь же забавным, что и днем раньше.
Вечером Байрон спросила меня:
– Вы думали насчет электросудорожной терапии?
Мы ели жаренные на рашпере ребрышки, сдирая мясо с костей и бросая обсосанные серые объедки в стоявшее между нами большое блюдо, как викинги на пиру.
– Вы вчера меня уже об этом спрашивали.
– Извините, я не поняла.
– Мы ездили в больницу.
– Нет, я встречалась с… ах, да, вы, конечно же, там тоже были. Простите.
На следующее утро она спросила:
– Вы думали насчет электросудорожной терапии?
Я ответила:
– Мне нужно отлить.
Когда я вернулась, она произнесла:
– Вы думали насчет электросудорожной терапии?
Я посмотрела сначала на нее, потом на телефон, записывавший наш разговор, и ответила:
– Да. Но ответ отрицательный.
Она сделала пометку и больше об этом не спрашивала.
В тот день, когда мы сели обсуждать глубокую стимуляцию мозга, я поняла, что перестала слушать через несколько минут. Я улыбалась, кивала, глядела куда-то в пространство, а когда Байрон спросила: «Вы хотите поговорить об этом в другой раз?» – я улыбнулась, встала и вышла, не говоря ни слова.
Как-то раз я заснула в камере МРТ-томографа. Не думала, что это возможно, но так оно и произошло.
А через три дня после этого я задремала во время повторной транскраниальной стимуляции, но это было нормально, как мне сказали.
А когда я проснулась, то у меня так дико раскалывалась голова, что даже ибупрофен не помог.
Глава 66
На шестьдесят второй день она сказала:
– Я хочу вам показать нечто чрезвычайно интересное.
Она взяла напрокат машину, сняла квартиру, раздобыла американские водительские права – отличная подделка, прекрасное фото, ранее принадлежали умершей женщине из Балтимора – и повезла меня в клинику в Дейли-Сити. Прямые ухоженные улицы, окруженные соответствующими антуражу домами без затей, выкрашенными в пастельные цвета. Два этажа, серые скатные крыши, одинаковые машины, одинаковые флаги, одинаковые мусорные баки, одинаково засаженные лужайки, одинаковые магазины. Пригород, построенный в те времена, когда пригороды считались хорошим местом для пожилых, достигших своего потолка, и для амбициозной молодежи, надеявшейся достичь еще большего. Место для базы Байрон не совсем подходящее, но между детским садом и мастерской по ремонту мотоциклов втиснулось неприметное одноэтажное белое здание некогда зубоврачебной клиники, теперь принадлежавшее фирме «Гидропонные удобрения Лтд.» со слоганом
– В свое время я обожала создавать компании, – задумчиво сказала Байрон, когда мы шагали по дорожке к накрепко запертой входной двери. – Моим самым лучшим достижением стала фирма в Израиле по выпечке тыквенных пирогов. Она так преуспевала, что я часто думала – а не отойти ли мне от дел и
