Я позволила себе проиграть в голове несколько сценариев, и все они плохо кончались.
Я сосредоточилась на еле заметном сером узоре на обшивочной ткани кресла впереди меня, пока не заболела голова, а потом услышала, как произношу слова, не совсем уверенная в том, откуда эти слова раздались:
– «Совершенство» убило женщину, которую я знала.
Он реагирует?
Ни еле слышного вздоха, ни кивка, ни нахмуренного лба. Чем же он занят?
Он смотрит в пространство и поправляет манжеты. Я наблюдаю за этими его действиями и гадаю, сознательно ли он их совершает. Указательным пальцем правой руки он обследует внутренний край рукава, ощущая плотную ткань, ища неровности. Закончив с этим, он тянет манжету раз, потом другой, совмещая ее с выпуклой косточкой на внешней стороне лучезапястного сустава.
Лучевая кость, локтевая кость, плечевая кость, лопатка, ключица.
– И поэтому вы выкрали «Куколку»?
– Нет. Но по завершении это доставило мне больше удовольствия.
Он кивнул, ничего не сказав. Он так же пересчитывает в уме кости в своем теле, в этом своем механизме? Бедренная кость, коленная чашечка, большая берцовая кость, предплюсны, плюсны, фаланги, как же он не двигается, как же он не мигает?
Я могу многому поучиться у Гогена, но сейчас не время.
Затем он произнес:
– Расскажите мне о ваших отношениях с Байрон-Четырнадцать.
Я удивилась меньше, чем мне представлялось. Этот вопрос относился к одним из многих, которые фигурировали в моем возможном списке сценариев, постоянно терзая мое любопытство на периферии сознания.
– А кто такой Байрон-Четырнадцать? – ответила я.
– Это некая личность, с которой вы в последние несколько дней общались с помощью «луковой маршрутизации», – пробормотал он, глядя в пространство и поигрывая запонками. – Байрон-Четырнадцать – убийца и террорист. Что вы с ним обсуждали?
– Мне нужно в туалет.
– Уверены, что не сможете потерпеть? – спросил он тоном учителя на экзамене.
Когда я попыталась встать, он схватил меня за запястье и впился в меня взглядом. Я почувствовала, как что-то скользнуло у меня по ноге, подумала, что это отстегнутый ремень, но давление продолжалось. Его взгляд метнулся вниз, мой – тоже.
Нож был, конечно же, керамическим, длиной сантиметров десять-двенадцать, с синей пластиковой рукояткой. В десяти сантиметрах семь с половиной уже лишние. Изгиб его руки там, где он прижимал нож к моей бедренной артерии, закрывал лезвие от всех, кроме меня, а его пальцы обхватывали тупую часть лезвия так, что со стороны казалось, что он, в самом худшем случае, наверное, держит меня за ногу. Я медленно села на место, и нож следовал за мной, пока вновь не скрылся в кармане пиджака Гогена.
Мое сердце, мое дыхание.
Я закрыла глаза.
– Вы не решитесь на это, – наконец произнесла я. – В салоне полно людей.
– Шанс меня арестовать – практически нулевой, – ответил он. – А вы обязательно умрете.
– Жду не дождусь увидеть ваш труп.
– И не дождетесь.
– Вы ничего не сможете сделать на высоте десять с половиной километров.
– Прекрасно. Вот приземлимся – и сразу все узнаете.
Сердце у меня бьется слишком быстро, дышу я слишком часто. Я попыталась считать, но числа перепутались, давай,
Я вдруг обнаружила, что пытаюсь вспомнить Паркера, заставляя себя представить его лицом таким, каким видела его на фотографии. Внутренним взором я видела это фото, но черты лица были плоскими, нереальными, и я до крови закусила губу. Список отличительных признаков – серовато-русые волосы, светло-серые глаза, родинка справа на подбородке, большие уши, маленький рот – это просто слова, в них нет ничего значимого.
– Да расслабьтесь вы, Уай, – сказал Гоген, откидываясь на спинку кресла и полуприкрыв глаза, словно собирался вздремнуть. – Сохраняйте спокойствие. Просто спокойствие.
Моя мать, идущая босиком по пустыне.
Я закрываю глаза и ощущаю под ногами песок.
– Я спокойна, – отвечаю я, и это правда. – Действительно, волноваться не о чем.
