Ее осмотрели врачи. Сначала невролог, а после – психиатр. Первый подтвердил гипертонию, о которой мы давно знали, и больше не нашел ничего нового. Второй долго беседовал с мамой и в итоге поставил диагноз. Он изъяснялся долго и витиевато, щедро сдабривая речь пугающими медицинскими терминами, наиболее понятным из которых был старческий психоз.
– Что же теперь делать? – спросила я, и врач порекомендовал стационарное лечение.
Помещать маму в психиатрическую клинику я отказалась. Доктор пожал плечами и выписал гору рецептов.
– Голубушка, чтобы ухаживать за такими больными, нужны железные нервы и масса свободного времени, – проговорил он на прощание. – Звоните, когда передумаете.
Врач сказал не «если», а «когда». Я сразу обратила на это внимание и скоро осознала, почему он не сомневался в моем решении.
На работе я снова не появлялась, и на этот раз сердечности в интонациях шефа-учредителя было гораздо меньше. Кому нужен работник с непрекращающимися проблемами?
Я уверила его, что постараюсь утрясти все как можно быстрее. Ненавидя себя за это, в красках расписала случившееся с мамой, напомнила об отце и сестре. Даже про бегство Ильи рассказала и про то, что других родственников у нас нет, поэтому мне придется справляться со всем самой. Упомянула ипотеку и автокредит. Обычно я никогда и никому не давлю на жалость – по крайней мере сознательно, но в данном случае на кону стояла моя работа.
В итоге шеф смягчился, серые льдинки в его глазах растаяли. Он вполне искренне посочувствовал мне и разрешил взять дни в счет отпуска. Все свои отгулы я уже успела истратить.
Глава 6
Меня хватило на десять дней. Прежде, с августа, жизнь казалась горькой, несправедливой, тоскливой – можно продолжить синонимический ряд. Теперь же она превратилась в ад кромешный.
Я давала маме лекарства, которые прописал доктор, но он и сам говорил, что сильные препараты можно использовать лишь в условиях стационара. А те, что он рекомендовал сейчас, нужны были больше для моего успокоения, чтобы я могла считать, будто делаю все необходимое. Реальной же пользы матери лекарства не приносили. Она послушно пила отвары, думая, что это чай, глотала пилюли, которые я растворяла в супе, но результат оставался нулевым.
Распад ее личности был настолько стремительным, что мне временами думалось, будто она притворяется. Такого просто не могло быть. От нее прежней оставалось все меньше и меньше.
Мама путала имена, лица и события. Экранные и книжные персонажи оказывались ее близкими знакомыми, меня же она признавать за свою дочь не желала. Иногда вспоминала о том, что у нее были муж, дочь, внучка, а теперь вот их нет рядом, но события перепутались в ее голове и мама не столько скорбела о близких, сколько злилась, что они ее бросили. Убеждать ее в чем-то было бессмысленно, оставалось лишь слушать проклятья в адрес родных. Я и не думала, что мама знает такие слова.
Характер у нее сделался склочный и подозрительный. Мама часто кричала и плакала, была уверена, что все желают ей зла, хотят ее ограбить или убить. Однажды, придя с работы, я обнаружила ее в стенном шкафу. Вся вещи оттуда были выброшены, а сама она сидела, скорчившись, на полу, и я кое- как сумела уговорить ее выйти оттуда.
– Только тут они меня не найдут, – плакала она. – Ходят, ищут…
Правда, уже на следующий день она просила меня вовсе заколотить шкаф досками, потому что оттуда постоянно выходят какие-то люди и кричат на нее, отбирают еду.
Я слышала, что больные с поврежденным рассудком много едят, но не думала, что настолько. Прежде в высшей степени аккуратная, мама теперь ела неопрятно и жадно. Куски пищи валились изо рта, не успев дожевать один кусок, она хватала второй. Она ела – и забывала об этом. Уже через полчаса после обеда она заявляла, что голодна, что я специально морю ее голодом, прячу от нее продукты.
Вот что я действительно прятала, так это ключи, ножи и вилки. Запирать собственную мать в квартире, как зверя, чтобы она не могла выбраться, казалось мне диким, и в самом начале я попробовала не делать этого. Кончилось тем, что она вышла и принялась обходить соседей – квартиру за квартирой. Искала мужа и детей: в тот день ей казалось, что у нее дочки-первоклассницы. С тех пор мама сидела под замком, но я каждый раз тряслась от страха, что она попробует выбраться наружу через балконную дверь.
Хуже всего было то, что я очень быстро стала бояться не за нее, а ее саму. Я мучилась бессонницей, днем ходила как в тумане, а ночью не могла сомкнуть глаз. Страх не давал мне заснуть: кто знает, что в следующую минуту придет в больную мамину голову?
Проводя с матерью каждую свободную минуту, при этом я готова была пойти на что угодно, лишь бы не видеть, во что она превращается на моих глазах. Где-то там, внутри незнакомки со сморщенным, кислым лицом, плаксивым голосом и одутловатыми щеками, наверное, еще жила моя настоящая мамуля, но она ушла слишком далеко и уже не могла ко мне вернуться.
Порой мне казалось, что мама вовсе не больна, а одержима, что внутри нее поселилось злобное чуждое существо – бес или демон. Ася как раз прочла книжку одной современной писательницы на эту тему, и я взяла у нее почитать. Теперь ночами я почти не спала, боясь прокараулить маму, и потому особенно много читала.
