дневник. Давайте так поступим. В Казань ехать долго. Вы переночуете в гостинице при монастыре. К себе позвать не могу, извините…
– Да что вы, Ефим Борисович! – прервала я. – Неужели стала бы вас стеснять! Мне бы в голову не пришло напрашиваться к вам на ночлег.
– Тогда решено. Я сейчас позвоню в гостиницу, договорюсь, чтобы вас устроили со всеми удобствами.
Пока Ефим Борисович звонил по городскому телефону, я отправилась мыть посуду. Туалет был рядом с кабинетом, и я слышала, как он просит выделить комнату его хорошей знакомой, журналистке из Казани. Видимо, его спросили насчет документов.
– Она на машине, так что права есть, конечно. Марьяна Навинская. Да, На-вин-ска-я, – по слогам диктовал он.
Я появилась в кабинете с чистыми чашками, и Ефим Борисович, прикрывая трубку рукой, спросил:
– Верно ведь? Ваша фамилия пишется через «а»?
Подтвердив, я пристроила чашки на тумбочке возле стола, рядом с кофейником, поставила туда же печенье и пряники, убрав их с письменного стола. Подумав, что еще пара дней, и пряника станут каменными, хоть орехи ими раскалывай.
Директор повесил трубку. Телефон был кнопочный, броского алого цвета.
– Учителя подарили как-то на день рождения, – пояснил он, перехватив мой взгляд. – Я его пожарным называю. Долго привыкнуть не мог к этакой яркости.
– Спасибо вам, Ефим Борисович, – с чувством произнесла я.
– За что? – искренне удивился он и сказал, не дожидаясь ответа: – Приедете в гостиницу, скажете администратору фамилию. Вас там ждут, номер готов. Машину вот только на стоянке придется оставить: в обитель посетителей на автомобилях не пускают. Только служебный транспорт. Но стоянка охраняется, не бойтесь, а пройти там всего ничего. Проводить не смогу, извините. – Ефим Борисович взглянул на часы. – Скоро ребята мои придут на репетицию.
– Какие проводы, что вы, в самом деле! Не маленькая, доберусь.
Обговорив планы на завтрашний день (я прихожу в музей часам к десяти, Ефим Борисович принесет записную книжку, дневник, фотографии), мы спустились вниз. В холле на стульях у стены сидели две миловидные девушки лет шестнадцати.
– Вот и артисты мои собираться начали, – сказал Ефим Борисович и протянул девушкам ключ. – Проходите пока в зал.
Возле машины мы стали прощаться, и я снова поблагодарила за помощь своего нового знакомого, которого уже начала считать другом. И опять он не дал мне договорить:
– Почитаю за честь оказаться вам полезным. Вы очень смелая девушка. Это редкое качество, поверьте. В основной своей массе люди стараются спрятаться от проблем и собственных страхов, а вы имеете мужество шагать им навстречу.
– Не знаю, насколько умно копаться в этом деле, – призналась я. – Иногда думаю, что лучше было оставить все как есть. Может, Илья был бы жив. Думала бы лучше о мамином здоровье.
– Вы хорошая дочь, Марьяна, – немного торжественно сказал Ефим Борисович. – Любите свою мать и заботитесь о ней. Возможно, Елена Ивановна этого и не осознает, но вас это не должно огорчать. Главное – делать то, что до`лжно. И не идти против совести.
И опять-таки я подумала о том, какой он удивительный человек: слова, которые прозвучали бы высокопарно, произнеси их любой другой, в устах Ефима Борисовича казались успокаивающими, естественными.
Я отъехала от музея и видела в зеркале заднего вида, что директор стоит и смотрит вслед моему автомобилю. Потом Ефима Борисовича окружила стайка подошедших подростков, и вскоре вся компания скрылась из виду.
Обратная дорога всегда кажется короче, так что я и сама не заметила, как снова оказалась на площадке, откуда мне предстояло идти пешком. Припарковав автомобиль, заплатила символическую плату и отправилась в монастырь.
Надо же – «отправилась в монастырь»… На короткое время позабыв о вопросах, которые терзали меня днем и ночью, я шла по дорожке и представляла себе разные невероятные вещи.
Что, если бы мне вправду предстояло уйти от мирской суеты и стать послушницей, принять постриг? Допустим, я разочаровалась в людях и в жизни, не нашла ни смысла ее, ни любви. Сумела бы решиться отринуть себя прежнюю, назваться другим именем и посвятить дальнейшие годы служению Богу? Нет, наверное. Да и верующей я не была.
Но все-таки есть в этом особое очарование, странная притягательность. Подумать только: тебя вдруг перестают волновать глупости, которые обычно опутывают человека по рукам и ногам. Кредиты, долги, собственная внешность, мнение окружающих, ссоры с друзьями, конфликты с родственниками – все отодвигается не то что на второй, на сто второй план, и тебя заботят возвышенные, философские вещи, ты начинаешь мыслить иными категориями, ставишь новые цели.
Но, с другой стороны, уйдешь ты или останешься, проблемы сами по себе никуда не денутся. Просто решать их, по причине твоего отсутствия, придется кому-то другому. И этот другой будет вместо тебя барахтаться в тупой повседневной мерзости и серости, пока ты приобщаешься к великому и примериваешь на себя ореол святости. Не трусость ли это? Наломал дров и спрятался за спину Создателя. Разве Богу, если он существует на самом деле, понравится такой расклад? А если да, то что это за Бог – Бог слабых, приспособленцев и лжецов?
В сторону монастыря, кроме меня, больше никто не шел. Ближе к вечеру поток посетителей, желающих прикоснуться к святыне, заметно поредел. Зато
