– Ее тут нету!
Кажется, администратор. Я с удовлетворением отметила растерянность в ее голосе.
Снова негромкий топот: тот, кто остался в прихожей, присоединился к женщине.
– Действительно, нет, – сказал Ефим Борисович, и я готова была поклясться, что голос его звучал весело. – Целый стакан морсу выпила – и ведь подевалась куда-то!
У меня почти не осталось сил, но все, что еще было во мне живого и горячего, ненавидело этого человека. Если бы могла, глаза бы ему выцарапала, до того он был омерзителен. Негодяй, предатель, лжец!
– Под кроватью пусто, а больше тут и негде.
– Убежать она не могла. Значит, остается только… – Ефим Борисович постучал в дверь ванны. – Дорогая, вы там? Будьте любезны, откройте дверь.
«Вот все и кончилось», – подумала я. Удивительное дело, мысль о неминуемой смерти больше не пугала.
– Свет не включила, – пробубнила администратор, – прячется.
– Яша, я восхищен вашей находчивостью и силой духа. Признаться, не ожидал такой прыти… – Он снова легонько стукнул в дверь. – Вы же понимаете, в вашем состоянии вы не сможете противостоять…
Ефим Борисович вдруг запнулся, голос утратил оживление и браваду.
– Похоже, она там отключилась. Может, препарат подействовал раньше – она худощавая. Упала, ударилась…
С каждой секундой мысли мои становились все более тягучими, густыми и плотными, как ириски, что мы с Жанной обожали в детстве. Туман в голове сгущался, и я едва расслышала последнюю фразу Ефима Борисовича:
– Надо выбивать дверь. Только осторожнее, потому что…
Почему, я уже не узнала. Все звуки стихли, и меня окончательно затянуло в черноту.
Глава 18
Впервые в жизни я попробовала алкоголь, когда мне было восемнадцать, на дне рождения у институтской подружки. Вино было сладким и пахучим, как виноградный сок, и казалось таким же безобидным – пей сколько пьется, ничего страшного!
Я и пила, поражаясь, отчего такая вкусная, замечательная штука находится под столь строгим запретом. С каждым глотком во всем теле появлялась удивительная легкость. Казалось, я могу взлететь с места и парить в невесомости, как космонавт. А еще хотелось смеяться, обнимать всех, на кого падал глаз, потому что люди кругом такие хорошие, такие необыкновенные! Я могла бы рассказать им обо всем на свете, выболтать все секреты. Но меня, к счастью, никто не слушал, ведь всем хотелось того же, что и мне: хохотать и нести всякую чушь. Мы казались себе взрослыми, красивыми и раскованными. Жизнь открылась с совершенно иной стороны, и эта грань оказалась искристой и радостной.
Позже, когда я попыталась встать из-за стола, волшебное чувство легкости куда-то подевалось. Ноги стали ватными, тяжелыми, удержаться на них не было никакой возможности, и я плюхнулась обратно на стул, но ничуть не расстроилась. Наоборот, стало еще веселее.
Расплата за удовольствие наступила довольно скоро. Придя домой, я повалилась на кровать (родители, слава богу, не стали допекать меня упреками, оставив это до утра). Комната вертелась перед глазами с бешеной скоростью, и, если даже закрыть глаза, лучше не становилось. Ничего приятного в этом чувстве не было. К тому же уши заложило, рот наполнился вязкой слюной, а вдобавок ко всему прочему к горлу подкатила тошнота.
Ночь я провела в обнимку с тазиком и дала себе честное благородное слово, что это был первый и последний алкогольный опыт.
Когда я очнулась, первой мыслью было: «Зачем так напилась, что теперь скажут мама с папой?!» На миг мне показалось, что я снова первокурсница, которая впервые в жизни надралась под завязку на девичнике с подругами. Ощущения были схожи: гул в голове, разноцветные вспышки перед глазами, а глаза почти невозможно открыть. Все кружилось, раскачивалось, словно я плыла в лодке, а вокруг – бурное бушующее море. На море был шторм, и меня несло вдаль, как щепку.
– Вроде бы приходит в себя, – сказал кто-то совсем рядом.
Кто? Может, мама вызвала врача?
Я сделала попытку открыть глаза, но у меня ничего не вышло. Сложно описать это ощущение: ты существуешь, но вместе с тем тебя будто бы и нет. Тело не слушается, в мыслях гулкая пустота.
Не успев испугаться или задаться какими-то вопросами, я снова провалилась в темные глубины небытия.
Вторая попытка вырваться на поверхность сознания оказалась более удачной. Придя в себя, я сразу вспомнила все, что со мной случилось в минувшие сутки. Впрочем, последнее утверждение могло оказаться в корне неверным: кто знает, сколько времени прошло с того момента, как Ефим Борисович и его сообщница вошли в мой номер? Я даже не представляла, день сейчас или ночь.
Очнувшись, не спешила открывать глаза, пыталась оценить свое состояние. Мне немного полегчало. По крайней мере вернулась способность мыслить, рассуждать – и на том спасибо. Противная дурнота отступила, и когда я попробовала пошевелить пальцами рук, у меня получилось. Правда, побаливала голова и во всем теле ощущалась слабость, я чувствовала себя разбитой и усталой.
