Хрусталев побарабанил пальцами по столу и сказал, уже гораздо тише:
– Пойми, у нас в руках – сокровище. Эти записи – бесценны. Если бы их не было, мы никогда не узнали бы о силе Третьего круга, о тех, кто с ней связан. Записи могут помочь нам!
– Ты хочешь… обнародовать их?
– Какой там обнародовать! Мы можем войти в число посвященных!
– Но ведь Ефим Борисович может и не выжить, – деревянным голосом сказал Петр Сергеевич.
– Я звонил вчера, сказали, он стабилен. Думаю, выкарабкается.
– В какой, кстати, он больнице?
Хрусталев ответил.
– Самая лучшая клиника, – задумчиво проговорил Петр Сергеевич. – Там Сабиров главврачом. Приятель мой.
– Отлично! – воскликнул Хрусталев и опять принялся расхаживать по кабинету. Петр Сергеевич никогда не видел его таким взбудораженным. – Надо сходить туда, навестить его, попробовать поговорить, предложить свою помощь! Ефим Борисович должен понять, что нам можно доверять, что…
Он говорил и говорил: грезил об открывающихся перспективах, размышлял, как построить разговор с Ефимом Борисовичем, задавался вопросом о сумме взноса.
Петр Сергеевич смотрел на него и думал о другом.
В мире много зла. Убийцы и социопаты. Изверги, которые бьют детей и издеваются над стариками. Жулики и мошенники, отнимающие у людей последние деньги. Коррумпированные политики. Расхитители могил. Растлители малолетних.
Это зло осязаемо, зримо. Его проклинают, осуждают, с ним пытаются бороться. Его стремятся искоренить.
Но, как он узнал, существует еще и зло безликое. Неведомое. Запредельное. Неподвластное повседневной логике. Притаившееся во мраке.
Это зло необоримо. Необоримо потому, что большинство не хочет в него верить, не допускает мысли о нем. Однако всегда находятся те, кто тянется к нему, жаждет прикоснуться. Они готовы преклонить перед ним колени, и черпать его полной ложкой, и впускать в свою душу, и…
– И это никогда не кончится, – неожиданно для себя вслух сказал Петр Сергеевич. – Это не остановить.
– Что, прости? – нахмурился Хрусталев.
– Я говорю, что Марьяне не удалось все разрушить. Пока Ефим Борисович жив, это никогда не кончится. Все сосредоточено на нем.
– А, ты в этом смысле. Да, повезло.
Хрусталев взглянул на часы.
– Черт, половина девятого! Бежать надо. – Он посмотрел на Петра Сергеевича. – Ты бы ехал домой, отдохнул. Выглядишь – краше в гроб кладут.
Он пошел к дверям и обернулся на пороге:
– Позже все обсудим, хорошо? Обговорим, как будем действовать.
– Конечно, – кивнул Петр Сергеевич. – Спасибо, что… дал почитать. Рассказал все.
Хрусталев изобразил подобие улыбки.
– Не первый год друг друга знаем. А потом… – На его лице вдруг появилось неуверенное, болезненное выражение: – Вместе как-то… лучше. Спокойнее. Верно?
Петр Сергеевич остался один.
Голова была ясной и холодной. Недомогание, растерянность, чувство беспомощности отступили. Он знал, что нужно сделать.
«Это мой долг», – подумал Петр Сергеевич. Высокопарное утверждение прозвучало просто и естественно. Ведь долг и в самом деле был. Перед Галкой. Перед Марьяной. Перед самим собой.
Как и Марьяна, Петр Сергеевич не был религиозным, но в том, что папка с рукописью попала к нему, видел руку провидения. И не собирался делать вид, что не замечает этого факта.
О собственной жизни не думалось. Зачем размышлять о том, что и так очевидно? Он знал, чем все закончится для него, и принимал это с равнодушным спокойствием и отрешенностью. Ничто не удерживало его в той точке бытия, в которой он находился. Единственную женщину, которую он всегда любил, у него отняли, погубили, а остальное значило слишком мало. Ему вдруг пришло в голову, что самые главные свершения, самые сложные миссии выполняются людьми, которым нечего терять.
У него, в отличие от Марьяны, не было времени на размышления. Действовать нужно быстро, пока паук наиболее уязвим. Петр Сергеевич понимал: у него будет только одна попытка, но не сомневался в том, что сумеет воспользоваться ею.
Доктору, к тому же руководителю медицинского учреждения, который вдобавок дружит с главврачом больницы, не сложно пройти в реанимацию. Сгодится любой предлог. Даже если Ефима Борисовича и охраняют, человека в белом халате пропустят беспрепятственно. Здесь осечки быть не должно. Он окажется с Ефимом Борисовичем наедине и сделает то, что нужно.
Петр Сергеевич сознавал, что кто-то другой может снова попытаться запустить цикл. Но тут уж ничего не поделаешь. Это не его забота. Он надеялся,
