– Что это вы всё на пальцы смотрите? Проверяете на тремор или испачкали?
– Угу, проверяю. Я готов отвечать на ваш вопрос.
– Какой вопрос? А! Да, отвечайте. И помните, отвечая: ваша лапидарность в репликах очень мне по душе.
– Попробую коротко, но тогда не судите строго мое косноязычие. Есть такая штука в Антарктиде – катабатические ветра. Дуют себе и дуют миллионы лет, подчиняясь местным законам природы. И нам все равно, какую цель они преследуют и о чем мечтают. Им тоже все равно, в каком году Владимир Ильич написал апрельские тезисы, почем креветки в универсаме возле моего дома, и даже судьба евро с долларом оставляет равнодушным сообщество перемещающихся масс антарктического воздуха. Так или иначе, судьбы катабатических ветров и человеческой цивилизации никакого практического отношения друг к другу не имеют. Есть, конечно, вероятность, при которой человечество, обладающее термоядерным оружием, сумеет на какое-то время изменить условия существования данных ветров, но даже и в этом случае почти всем нам по фигу их судьба, а они совершенно не обращают внимания на нас, им безразличны как наши геополитические расклады, так и диагональные размеры современных смартфонов. Заканчиваю: общечеловеческому термитнику… муравейнику могут быть совсем неинтересны и чужды наши о нем представления. Стало быть, и мы смело можем чихать на чаяния и резоны супермуравейника. Мы не зависим друг от друга.
– Ничего не понял! Как это – не зависим? Муравей из муравейника – часть целого. Муравейник зависит от муравьев, а они от него.
– Вы же сами попросили, чтобы коротко! Я спешил, фразы глотал, тут и до невнятицы недалеко. Тогда дополню, если можно?
– Можно.
– На примере тех же ветров, ладно? Катабатические ветра могут жить автономно от нас, а могут морозить или даже сдувать в океан зимующих полярников, им все равно, последствий никаких в любом случае, имеется в виду – последствий для их каждодневной действительности и даже на самую долгосрочную перспективу. С другой стороны, ученые Земли с удовольствием будут и впредь изучать систему этих самых ветров, но она, система эта, и они, ветра, ничем не повлияют ни на молодежный сленг, ни на уровень рождаемости в Эфиопии. Ученые могут, если захотят, дать человеческие имена этим ветрам, как это делается с ураганами, типа Сэнди, Клара… Могут еще каким-нибудь образом антропоморфировать в своих монографиях поведение катабатических ветров, это почти никак не повлияет ни на них, ни на нас, ни – И ЭТО САМОЕ ГЛАВНОЕ В МОЕЙ РЕЧИ – не повлияют на наше с ними взаимодействие, общение, ибо его нет. Переходя к муравейнику, заканчиваю: да, муравей зависит от муравейника, да, муравейник зависит от муравья, да, вместе и по отдельности они составляют некие феномены бытия, но с точки зрения диалога, общения им глубоко плевать друг на друга. Мне, грубо говоря, все равно, что думает обо мне коврик под мышью данного компьютера.
– Он не думает.
– Ок, мне как обывателю все равно, что думает обо мне сей коврик, но мне как ученому далеко не все равно, способен ли он думать.
– Мля, Савелий Васильевич, краткость отнюдь не всегда сестра таланта, не могу также сказать, что ваши доводы и взгляды показались мне глубокими, но… кажется, я понимаю, почему Иван Иванович проявил к вашему хобби такой живой, такой неподдельный интерес.
– Проявил и готов обосновать еще и еще раз, но данные рассуждения, честно говоря, и до меня туго доходят. Что значит, муравейнику плевать на муравья? Рабочий муравей – это боевая единица, это рука, нос, глаз, копье муравейника! Если он не будет заботиться о каждой отдельной своей частице…
«Плохой из меня полемист, а еще худший – объясняльщик. Ребята – законченные антропоморфисты, вряд ли есть смысл надрываться что-либо дальше им объяснять…» – подумал я, но, увы, не выдержал и продолжил спорить дальше.
– Погодите, дайте с мыслями собраться… Вот ноготь. Он подрос, и я лишнее остриг. Серпик остриженного ногтя упал на пол, или в умывальную раковину, или в пепельницу – отныне он может меня интересовать только лишь как единица мусора, но не как часть меня. И ему, этому злосчастному бывшему куску меня, все равно, доживу ли я, большой отрезанный от него ломоть, до премьеры тридцатой серии «бондианы» или нет, заварю ли я себе кофе этим вечером или нет… Вот и ваш супермуравейник-мегаполис не захочет ни порабощать существующее человечество, ни брататься с ним на правах Большого брата либо, там, в качестве Деда Мороза с подарками!
– Погодите, Савелий! Я, кажется, понимаю то, что вы говорите, но все равно не соглашусь. Смотрите: нам ведь далеко не все равно, существует или не существует этот квазимозг, состоящий из нас и газопроводов с электросетями! Почему же ему должно быть все равно?
– Откуда я знаю – почему?! Когда сосулька падает с карниза, ей чихать, убьет она кого, напугает ли, освободит ли от своей ненужной массы старенькую кровлю! У нее иная система жизненных ценностей!
– Какая?!
– Подчиняться гравитации и физике твердого тела.
– Мля! Петр Петрович, он просто над нами издевается! Давайте лучше от лирики перейдем к вопросу о содержимом его компьютера? Как и собирались заранее. Пока он у нас, в нашем распоряжении, так сказать, и настроен на диалог.
– Тебе кажется, что он настроен на диалог? А мне кажется, что он настроен на пустое сотрясение воздуха. А может быть, даже и на порчу его, если мы не предпримем против этого организационные меры. Вы понимаете, о чем я толкую, Савелий, и на что намекаю?
– Бить будете?
