десятиюродной кузиной.)
Конечно, среди обитателей витрины ходили всякие предположения.
Народ поговаривал, что Маленькое з. – это явно осколок какого-то большого и очень ценного зеркала. Может быть, царского? И что хозяин явно хочет его продать за большие денежки. То есть мало ли что в нем отражалось. Царицы, царевны! Убийства, заговоры, покойники, тайные младенцы!
Иначе что было беречь такую мелочь.
Спрашивали Маленькое з., в чем его суть. Оно не отвечало, на обидные вопросы не возражало, но и не говорило ничего конкретного. Напускало туману. Гордое слишком!
И у многих рождалось сомнение в том, что тут налицо какие-то свойства. Некоторые не соглашались с тем, что оно якобы древнее и, грубо говоря, волшебное. Магическое? Да глупости все это.
И не раз все население витрины приступало к нему с вопросом: да или нет. Однажды получился ответ «Да».
– Да??!
А в чем заключается, осторожно стали спрашивать дальше. В чем?
Ответа все не было.
Малому гордецу присвоили прозвище Гений, в шутливой форме, конечно.
– Эй, ты, Гений! Опять ни шута не видишь? Не помыли тебя?
– Ах, оставьте его, он Гений! Как он отразил резиновый сапог!
– Он у нас по подробностям. О, о, прославь собачий хвост! Смотри, пакет с мусором понесли! Это твое, важная тематика, ха!
И так далее.
Но однажды из угла витрины донеслось что-то.
– Але, мы не слышим! Повтори, Гений! Он проговорил что-то типа: «Я могу остановить».
– Можешь остановить – что? – последовал законный вопрос.
– То, что надвигается, – прошелестело из угла.
– Ну и что?
– И тогда я погибну, – тихо сказал этот Гений.
Гибели боялись они все, и каждый знал, что зеркала умирают. Пятнышко, второе, темная полоска – и дело пропало.
Все они при этом предчувствовали чужую кончину (и ревниво следили за приметами) – однако совершенно не верили в свою.
Поэтому они развеселились и дружно сказали то, что обычно говорят в ответ на такие заявления:
– Ты еще всех нас переживешь!
– Маленькое живучей большого, – вздохнуло Среднее зеркало, которое претендовало на первенство, потому что было без единого изъяна и считало, что рама еще не значит ничего.
– Да ну! Гений, не бойся, тебе сделают новую амальгаму! И вперед по кочкам! – сказало одно Среднее з. с пятнышком, которое верило в оживление с помощью операции.
Большое з. трагически молчало. У него имелась уже темная полоска. Но оно надеялось на свою прекрасную раму и на то, что мы достойны реставрации в первую очередь.
– Да нам всем тут без исключения должны сделать новую амальгаму! – сказало оно наконец. – И главное в чем! Не жалеть серебра.
– Да, и тогда нас наконец купят! – вырвалось у Среднего з. с пятнышком.
(Витрина подозревала, что никто и никогда не интересовался ценой на зеркала, потому что они все были старые. Старое никому не нужно! Сейчас мода на новое!)
– Да некоторым и новое покрытие не поможет, – проскрежетало одно кривоватое зеркало по прозвищу Дядя Свист.
Все довольно посмеялись, имея в виду самого Дядю Свиста, и замолчали, отражая мокрую ночную мостовую, сверкающие лужи, мелкие снежинки и темные дома.
Зеркала, разумеется, чувствовали, что, если бы не хозяин, никто бы и не поглядел в их сторону. Это только он обожал старые вещи, свою коллекцию древностей. И он ценил именно знаки времени, муть, пятна, царапины.
Еще бы, это ведь были следы жизни его предков-королей!
Но он один был таковский, подслеповатый чудак.
И у него не было денег на реставрацию. Видимо, поэтому он не раз говорил, что в старой вещи все должно быть подлинно.
Поскольку некоторые покупатели отдавали вещи в реставрацию – купленные темные картины, фарфоровых кукол с сомнительно поцарапанным цветом лица и со слегка побитыми носами, потертую мебель.
Такая была мода, улучшать. Чтобы было старое, но новое. А хозяева города вообще не церемонились с древними домами и сносили всё подряд.
