И Рубинштейна не хотел
И Некрасова не хотел
И Сорокина не хотел
А вот этого, как его – хотел
А вообще-то никого, никого, никого не хотел убивать, кроме некоторых
Это другие хотели меня убить, а я не хотел, не хотел, не хотел, не хотел, не хотел никого убивать
А в принципе, кого можно убить
Да, практически, любого можно убить
И этого можно? – можно
Ельцина можно убить? – а что, можно
Ампилова можно убить? – можно
Ерофеева, что, нельзя, что ли убить? – в принципе, не хотелось бы, но можно
А что, молодежь нельзя убить? – очень даже можно
Сына, сына, сына нельзя убить – отчего же нельзя? можно
Жену, жену, жену нельзя убить – отчего же? – а потому нельзя! нельзя! нельзя! можно! можно
А тебя нельзя? – отчего же? можно
Я вот подумал, что, может быть, патриарха нельзя убить? – отчего же, если Бога могли, то отчего же патриарха нельзя? – можно
Что останется
Этот сборник являет вековечную страсть и мечту человечества – дойти до самой сути всего. Ну, до сути, может быть, и никогда не дойти, но по мере попыток ее обнаружить, очистить вещи и явления от всего вроде бы им ненужного и наносного, обнаруживается в них неимоверное количество всего, досель и не подозреваемого даже. Вот это вот, может быть, и есть самое большое достижение всех попыток дойти до спрятанной сути.
Что останется, если из торжества исключить крики, вспышки, цветы, расширенные глаза, змею и лавры, уголь и алмаз, редукцию, гипертонию и слюноотделение? —
Пожалуй, что песок останется, но животочащий!
Что останется, если из варева изъять картофель, вздохи, самокопание, мясо, овощи, совпадение имен и дат, соль, кровопускание, грезы и десять родов определения всего? —
Пожалуй, легкое дуновение останется, но многообещающее
Что останется, если из душегуба изъять все черное, инертное, пионерское, уравнение Паули, суринамские зарницы, обманутые ожидания, кусты шиповника, ярость и грозовые раскаты? —
Пожалуй, некое пятно останется, но не без потенции возвращения всего потерянного
Что останется, если из очевидного изъять запах грязи, силовые министерства, сумасбродство, грибные дожди, тихое посапывание во сне, мышиный писк, аллергию, синхронность и убийственную силу? —
Пожалуй, что нечто смутное, но не без претензии самодостаточности
Что останется, если из паука изъять скелет, волос, гудение ветра, обманчивые сходства, штыковой удар, валоризацию, курс доллара, самоизоляцию, тонкую нить и рыбнадзор? —
Пожалуй, что подобие распластанной карты Гренландии, но в трехмерном изображении
Что останется, если из городничего изъять усы, монархию, черные дыры, дочерей, ранние морозы, огромный кулак, сопение озлобленной собаки, тривиальность и досократичность? —
Пожалуй, что простой пятак, но в дореволюционной котировке
Что останется, если из прыжка через пропасть изъять гул внизу, птиц, мелкие камушки, потерянную расческу, ботинки, кошелек, стихотворный размер пушкинского Памятника, клумбу цветов, страхи, пот и пассионарность? —
Пожалуй, что пунктир останется, прерывистый и непривлекательный
Что останется, если из художественного дара изъять стоны, гонор, густые волосы, почки, Гвадалквивир, путешествия, антрациты, дальнее сияние, носки, подошвы, кровать и изокефалию и денатурат? —
Пожалуй, что дурной пример останется, но не к ночи будет сказано
Что останется, если из табуретки изъять сучки, задоринки, равенство углов, прямую наводку, шкуру, три капли росы, легкое обхождение, идиотизм, вишню, газ и крупнозерность? —
Пожалуй, что четыре вертикали останутся, но не приписанные ни к чему
