колонне главных сил ближе, чем на полторы мили. Обещанных генштабом японцев так и не встретили.
Через двое суток прошли Сингапур и вошли в Тихий океан, снова сбавив ход до 6 узлов. Вскоре был обнаружен пароход, явно шедший на сближение. После обмена сигналами и предварительного досмотра выяснилось, что пароход зафрахтован русским консулом Рудановским для встречи эскадры и передачи почты и важных сведений. Как только это выяснилось, пароход пропустили внутрь ордера, и он, подойдя в плотную к борту «Суворова», передал свой груз.
При этом консул через рупор сообщил, что 5 марта в Сингапур заходили главные силы японского флота из 22 кораблей под флагом Того. Сейчас они у Лабуана на острове Борнео, а к проливу высылают лишь одиночные крейсера. Наша армия отступила к Телину, главнокомандующим вместо Куропаткина назначен Линевич, а Небогатов 25 марта вышел из Джибути.
Распрощавшись с консулом и поблагодарив его за хлопоты, двинулись дальше. Новости были весьма тревожные. Про Лабуан ходили слухи, что японцы купили там землю у русского еврея и оборудовали первоклассную военно-морскую базу, но достоверных сведений не имелось, за исключением того, что он с 1854 года является английской территорией, связан с Сингапуром подводным телеграфным кабелем и имеет статус свободного порта. В удобной и просторной гавани этого острова мог спокойно разместиться весь японский флот, а его географическое положение легко позволяло перехватить вторую эскадру на подходах к Индокитаю. Исходя из всего этого, можно было сделать вывод, что о появлении Рожественского японцы уже извещены и максимум через сутки следует ожидать появления их флота.
По эскадре была объявлена повышенная боеготовность. Машинным командам было приказано держать незадействованные котлы в готовности, чтобы в случае тревоги дать полный ход в течение часа. Фланговые дозоры миноносцев отошли на 6 миль от эскадры, имея между собой и броненосцами по одному кораблю для связи, а первый крейсерский отряд, развернувшись во фронт шириной 9 миль, ушел на 15 миль вперед. Между ними и главными силами были поставлены три вспомогательных крейсера для репетования флажных сигналов и семафоров. Работать рациями на передачу запретили строжайшим образом, только на прием, и немедленно докладывать о перехваченных подозрительных телеграммах, если таковые будут. Эскадра готовилась к бою.
Многие этому были даже рады. Наконец-то все закончится, так или иначе. Все офицеры заняли свои места, согласно боевому расписанию, надев парадные мундиры и ордена. Матросы тоже оделись по первому сроку. Вскоре с кормы показался сначала дым, а затем посланный в разведку миноносец сообщил, что это английский четырехтрубный легкий крейсер. Быстро догнав эскадру, он отсалютовал флагом нашему адмиралу и удалился. При этом наши станции какое-то время принимали его шифрованные телеграммы, отправляемые неизвестному адресату.
Так шли до вечерних сумерек, потом поступила команда: «Экипажам обедать посменно». Наступила ночь. Рассеянный свет еще только зарождавшейся луны едва пробивался сквозь тучи. Фланговые дозоры и авангардная разведка подтянулись ближе, на расстояние прямой видимости. Сигнальная вахта была удвоена, остальные спали, не раздеваясь, на боевых постах.
С рассветом тучи рассеялись, и эскадра восстановила свой дневной строй. Видимость была до горизонта, но до обеда ни одного дымка нигде видно не было.
В начале первого часа пополудни чуть правее курса эскадры показались шесть дымов. Отправленный в разведку миноносец вскоре вернулся, а следом за ним показался английский крейсер. Пройдя сквозь наш строй и не отвечая на принятые в таких случаях приветствия, «англичанин» ушел за корму колонны броненосцев и вскоре вовсе пропал из вида, а станции беспроволочного телеграфа снова слышали подозрительное телеграфирование.
В начале третьего с «Наварина» передали семафором, что у них неисправность в правой машине и броненосец не может держать более 5 узлов хода. На ремонт нужно около четырех часов. Эскадра сбавила и без того небольшой ход, а старший инженер отправился на аварийный броненосец.
Томительно тянулись минуты и часы. Наконец в пятом часу над флагманским броненосцем взвился сигнал: «Командам обедать и отдыхать». Наскоро перекусив, матросы расходились по своим кубрикам и тут же засыпали. На всей эскадре лишь единицы уже бывали в бою, всем остальным это еще предстояло пережить, и нервное напряжение сжигало слишком много сил.
До темноты на горизонте пару раз были замечены одиночные дымы, и эскадра, сразу же после получения сообщения о них от своих дозоров, меняла курс. Рожественский вел свой флот в стороне от основных судоходных трасс, поэтому пароходов нам не попадалось, и если бы не английские крейсера, то мы бы вообще ни с кем не встретились.
Ночь также прошла спокойно. Машину на «Наварине» починили еще до заката, что несколько сбавило общее напряжение. Все на эскадре гадали, где же японцы? То ли мы сними счастливо разминулись, то ли они, рассчитывая на наш десятиузловой ход, которым был пройден весь Малаккский пролив, ищут нас где-нибудь впереди? Никто не знал ответов на эти вопросы.
С утра 27 марта капитан первого ранга Добротворский, подойдя на «Олеге» вплотную к борту «Суворова», через мегафон предложил командующему «сбегать до Лабуана, поискать японцев». Всех позабавило выражение «сбегать», относительно точки, отстоящей от эскадры почти в сутках хорошего хода. Однако предложение признали дельным, приказав в итоге отправить на вылазку к вражеской базе более быстроходный «Изумруд». А «Олега», как самого мощного из имеющихся загонщиков, оставить при флоте. Для поддержки с «Изумрудом» послали также еще и вспомогательный крейсер «Урал», имевший очень мощный передатчик. Командиры крейсеров получили строжайший приказ не лезть на рожон и возвращаться как можно быстрее.
На следующий день в 10 часов утра заработал беспроволочный телеграф на «Суворове». Была перехвачена непонятная телеграмма, состоявшая из правильно чередовавшихся знаков. Определить направление, откуда велась передача, не удалось.
