Встреча
Постучались в дверь. Ввели малознакомого мне типа в зековской новенькой форме. Чуть задержались, наблюдая реакцию. Видимо, вопрос был обоюдный: кто это? Сказали друг другу «Здравствуйте». Подошли, обнялись — для зрителей. Зрители остались довольны и закрыли дверь.
Муж похудел за год на 40 килограмм. Вообще-то это было видно сразу: первое нелегальное свидание в Бутырке я купила еще в октябре прошлого года, он резко похудел в первые два месяца. Но сейчас я воочию увидела Освенцим. И еще сине-зеленого цвета. Ребра видны сквозь куртку. Посадила за стол — там уже дымились хинкали (на общей кухне я быстро освоилась, благо выросла в коммуналке), пирожки, салатики всякие. Муж замер с ложкой, а потом начал говорить. Он говорил долго, все давно остыло. Сначала он говорил в пустоту, потом он начал обращаться ко мне. На второй день он начал есть. Я спрашивала теток на кухне (в основном, приезжают мамаши) — то же самое и у них. Одна сказала: «В первый день они едят глазами». И говорят.
Что он рассказал
Во-первых, он мне сказал, где, у кого и как я могу забрать его последнюю тетрадь из Бутырки, — и пересказал мне ее содержание. Она у меня уже есть — ну, что сказать: эти люди настолько нелюди, что бросать тему Бутырки никто уже не будет. Там — надолго, как и с Пресненским судом. И вообще с судом. Кстати, о суде. Я спросила мужа (когда он стал реагировать на внешние раздражители): а как вы в зоне различаете, кто сидит по заказу, а кто по делу? Вон тебе в камментах к твоему блогу пишут, что правильно сидите, раз украли, — что ответить? Муж так сказал (не найду, кстати, что возразить): вот у нас в отряде (на зоне) три человека по одной статье, бизнесовой, 159, ч. 4. Два заказных и один правда мошенник. Мы его так и зовем, он не обижается. Различить очень просто, достаточно взять приговор: у нас двоих в деле не заявлен ущерб — ни государству, ни коммерческим организациям, ни частным лицам. Нет ущерба, никакого, и даже речи об этом нет. А раз нет ущерба, но при этом в приговоре сказано, что преступление есть, возникает естественный вопрос: а кто что у кого украл, раз нет ущерба? Ответа нет. Зато имеем так называемую потерпевшую сторону, к которой отходит спорная собственность. То есть суд четко работает на рейдерский захват: ведь если собственность (в нашем случае — акции завода) была украдена у законного собственника, значит, он понес ущерб: то есть он несколько лет не мог управлять предприятием, не мог получать дивиденды. А если ущерба нет (а в нашем случае нет также и платежных документов, подтверждающих, что сторона, называющая себя потерпевшей, оплатила акции), то и на зоне понимают, что имеют дело с заказухой, и относятся к таким зекам соответственно — с понимаем и уважением.
Другое дело, если ущерб заявлен государством. Тут пятьдесят на пятьдесят. На зоне есть развеселый кавказец, у которого был сыроваренный завод, — он не платил налогов, его посадили, и он понимает, за что сидит. Если речь идет о чем-то существенно более крупном, чем сыроваренный завод, значит, может иметь место политика. Таковых на нашей мирной зоне нет — зато их много в Бутырке, об этом муж пишет в дневниках.
У третьего бизнесмена из нашего отряда (он работает «бугром хлебопекарни») — мошенничество в чистом виде, со страховками — и, соответственно, с ущербом. Здесь все просто и понятно. «Заказных» бизнесменов стараются пристроить к клубу или библиотеке. Кстати, среди зеков мой муж прослыл большим специалистом по деревенскому фольклору, чего за ним никогда не водилось. Оказалось, что по прибытии на зону муж пошел в библиотеку и взял почитать Фолкнера «Деревенька». Прапорщик его так прямо и спросил: «Фольклором интересуетесь?»
Во-вторых, муж рассказал, что и он, и его товарищ по несчастью (второй «заказной») прибыли на зону почти одновременно с выговорами в личных делах от тюрем (разных, кстати), где они содержались до лагеря. У одного выговор объявлен за 3 дня до этапа, у другого за 4. Начальник зоны понял все сразу: «Что, — говорит, — денег с вас хотели за этап?». Со второго хотели 25 000 рублей за «приличный этап», с моего — столько же в долларах. Ни тот, ни другой денег не дали. Результат превзошел все наши ожидания: это очень приличная зона, да и этап обошелся малой кровью. А исходящие номера жалоб моего мужа в прокуратуру (на незаконный выговор — он осложняет дальнейшую жизнь) ему так никто в Бутырке и не сообщил. Похоже, их просто не отправляли. Зайду на неделе в Бутырку непременно, поинтересуюсь исходящими-то. Или сразу в прокуратуру.
Кстати, то же самое касается и суда: муж в апреле отправлял свои замечания на протокол. Ответа нет до сих пор. Зайду и в Пресненский суд. Судья Олег Гайдар, сразу после нашего дела получивший повышение и перевод в Мосгорсуд, неплохо парировал доводы адвокатов об отсутствии доказательств в деле: «А следствие догадалось». И я, и еще несколько человек, — мы это слышали, а я вела параллельный протокол. Там много чего в протоколах не оказалось.
В-третьих, муж рассказал про сам этап. Купе на 12 человек, полки в три яруса. Это «столыпинский вагон». С собой — сухой паек, кипяток дают раз в день. Куда везут — неизвестно. Говорить запрещено. За пачку сигарет «Парламент» у старшего офицера можно узнать все: куда, какая зона, кто начальник,
