Я кое-как держался. Пытался думать о другом, но размышления снова приводили меня в черноту ночных кошмаров. Мысли о том, для чего я здесь и сколько еще буду оставаться. И на оба вопроса ясных ответов не было.
А что было? Разные рвущие душу воспоминания. Начнешь думать об Ирине и приходишь к понятно какому выводу, что этот твой шанс упущен. Тогда, когда все было возможно…
Да, можно жить и без любви, по привычке, ради борща и стирки носков. Видал я и худшие варианты семейной жизни, видал и людей, смирившихся с тем, что одиночество – это все, что им суждено.
Да, я догадывался и слышал, что стоит дожить до победы, как шансов на семью у меня будет выше моих возможностей, ибо столько мужчин погибнет в войне, что… Но это соображение меркло перед тем, что не будет Ирины. И ничто не может ликвидировать это ощущение. Да, ты знаешь, что это вряд ли преодолимо, и в случившемся ты совсем не виноват. Но болеть все равно не перестанет…
Что же до своей роли в новой жизни, то мне она представлялась туманной и случайной. Скорее всего, так и останусь бойцом морской пехоты или ее сержантом. Нет, это же флот, здесь звания чуть другие. Ну, пусть старшиной второй статьи, то бишь равным младшему сержанту – собственно, в запас я уволился ефрейтором, так что такой уровень я потяну. Вряд ли Мировому разуму или чему-то вроде него захочется так тасовать обычных людей между временами. Вариант, что я некто вроде супергероя супервысокого уровня, мешала принять природная скромность, ибо полезным и нужным я мог быть, а вот спасителем многих уже вряд ли. Тогда отчего же меня сморил сон, после которого я очнулся на берегу моря?
Раз нет логически понятных пояснений, тогда только и остается, что признать себя жертвой какого-то стихийного процесса. Произошло противостояние третьих планет-спутников Нептуна, Сатурна и Урана, и все, ты оказался в некоей точке пространства, и теперь ты турок, не казак. Да еще и возле будущего кинотеатра «Нептун». А отчего ты? Наверное, мировым силам это безразлично, кто в период этого противостояния напьется, а кто ухнет в иные времена, а у кого стрелка на колготках образуется.
Впору вздохнуть и зажить здешней жизнью, но сознание выдает такую вот идею, что раз случилось так, ведь и повториться может. Вот пойду я по нужде, и при внезапном отказе генератора (а это с ним через день происходит) ждет меня попадание в Древний Рим, и буду я вспоминать, как по-латыни хлеб, а как «здравствуйте». А местные римляне будут морщиться от моего акцента. Путем напряжения памяти я вспомнил, что хлеб по-латыни «panis», а вино – «vinum», и это почти все, что я могу сказать римлянам без помощи рук и мимики. Но ведь те самые планеты могут и засандалить меня в Древний Китай или Индию, о которых я знаю только то, что они были. И это, возможно, еще не самые худшие варианты.
И вот такое каждую ночь! Устав от опасений, я решил попросить снотворных, но что здесь могут быть за снотворные? Точно должен быть фенобарбитал, а вот насчет димедрола и пипольфена я не уверен. Элениум – это вещь относительно недавняя, кажется, семидесятых годов, а вот димедрол… О времени его появления не готов сказать, и потому просить его опасно. Насчет люминала – это решение не менее неудачно, чем с наркотиком, потому что фенобарбитал – то еще вещество с точки зрения опасности и привыкания. Поэтому я просил на ночь валерьянки, и мне ее давали. Толку от того не было, но хоть и вреда не больше, чем пользы. В общем, конец ноября разделился у меня на день ожидания ужаса и ночь, когда ужас приходит.
Конечно, днем было лучше (ну, кроме перевязок), все чем-то отвлекаешься от ожидания ночи: делом, чтением, разговорами, да и культурная программа тоже присутствовала. Приезжали к нам артисты фронтовых бригад, и все, кто мог приковылять, артистов слушали и громко аплодировали. Кино тоже случалось. Но и днем были свои сложности.
Голова у меня была заточена под свое время, а тут она много чего не знала, да и других подводных камней хватало. Не раз ощущал себя прямо Штирлицем, хотя вокруг были свои, но… язык мой – враг мой. От рассказов про работу я уклонялся намеком на то, что завод «Красный Профинтерн» занимался разными оборонными заказами, потому я много рассказывать не могу. Это даже было правдой, и не могу, потому что нечего сказать, да и завод действительно делал бронепоезда и ремонтировал их. Секрет, и всё. Но вот мелкие обмолвки – как от них избавиться? Например, не Советская армия, как я несколько раз ввернул (ну привык я, привык), а Красная армия. Но народ на это не реагировал – армия-то Страны Советов, так что сойдет как синоним. Но вот ляпнул я как-то про офицеров и вызвал недоумение. Из него я вывернулся, сославшись на песню: «И с нами Ворошилов, первый красный офицер». А раз бывший нарком и маршал так и называется красным офицером, так и комвзвода, упомянутый мною, пусть тоже несет это звание и не пыхтит от натуги. Благо недолго осталось, через пару месяцев должны всех в офицеры переименовать. Пару раз ляпнул про разные современные мне материалы. Тоже пришлось извиваться, рассказывая, что это такие экспериментальные материалы, которые еще в широком распространении отсутствуют, но у нас на заводе уже появлялись.
А ведь я читал несколько книжек про героев, как-то попавших в прошлое, где они легко и просто устраивались, сойдя за местных. Вот и верь после этого людям, то есть авторам.
Нельзя сказать, что я сильно боялся попаданий в особый отдел. Просто верить перестал тому, что в свое время писалось в нашей прессе, давно и напрочь. Возможно, это было с моей стороны непростительным легкомыслием, но когда тебя бросают на острие прорыва противника, ужасы прессы меркнут. Ты и так можешь «внезапно и быстро исчезнуть из глаз». И никто не узнает, что с тобой стало и когда. Сколько людей лежало и лежит безвестно, и как узнать теперь, кто это тут пал, коль красноармейская книжка давно сгнила, а смертный медальон он из суеверия не заполнил, а то и вообще выкинул? И умирать, попав под огнеметную струю, будешь тоже нелегко. Поэтому о штрафных ротах я не беспокоился.
Вот «желтый дом» – это реальнее и опаснее. Но никто мною не заинтересовался – ни особый отдел, ни женская часть госпиталя. У них были свои
