– Что ты наделал? – сквозь защитную маску голос начальника казался более грозным, чем был на самом деле.
– Все в порядке, как мы с вами и договаривались – работа сделана. Овации можете припасти до того, как спустимся. Холодно, знаете ли. Да и подлататься надо.
– Ты нас обманул. Нам звонили со станции, сказали, что один из наших что-то такое учудил с их гермой, что все закоротило, и ворота больше не поднимаются. Припоминаешь такое? А теперь вопрос на засыпку – угадай, что дальше? С учетом того, что ты подорвал их последнюю надежду, они все обречены и подохнут там, как крысы.
– Разве не этого все добивались? – лишь развел руками сталкер. – Или я чего-то не понимаю?
– Не понимаешь, Андрюша, не понимаешь. Ты – единственный, кто помимо нас знает правду. Сделать тебя юродивым и повесить на тебя всех собак не удастся – слишком язык у тебя длинный. А нам легенду важно сохранить. Во имя спокойствия Ганзы и всех ее жителей.
– Что все это значит?
– Билетик тебе в один конец прописали, – тяжело вздохнул начальник станции и дал отмашку. Автоматная очередь разрезала ночную тишину.
– Артур, слушай сюда. Объявляем карантин из-за этих горе-сепаратистов. Я выступлю перед народом, мол, поймали и уничтожили банду террористов, которые провели атаку на соседнюю станцию. Кто это – фашисты, коммунисты, полоумные кретины, там уж додумаю. Пока куда важнее замести следы. Ты же возьми парней – попытаемся вскрыть ворота, но без взрывов. Еще не хватало, чтобы второй туннель завалило.
– А с этим что делать?
– А этого – в печь, чтобы ничего не осталось. Хорош тот сталкер, что молчит.
Максим Евгеньевич зашел на станцию и попросил у дежурного закурить. Давно уже сам не выходил на поверхность. А все из-за таких, как этот. И ведь ценный кадр был, чтоб его. Вечно у молодых голову срывает. Может, он погорячился? Но на что только не пойдешь ради поддержания хоть какого-то порядка. Очередная пешка была просто убрана с шахматной доски. Игра продолжалась.
Андрей Гребенщиков
ШЕЙМЕН
Высокий человек в офицерской форме. Суровый, решительный, надежный. Копни чуть глубже – одинокий, растерянный, испуганный. Его одиночеству двадцать долгих лет, растерянности и испугу – чуть больше двух недель. Свежие чувства, чуть было не позабытые.
Высокий человек в офицерской форме нерешительно мнется на пороге заваленной диковатым – на вид, цвет и запах – хламом комнаты. У офицера и вверенной ему общины на исходе время, припасы и терпение. Но нерешительности пока чуть больше. Он боится нарушить покой хозяина захламленной комнаты. Он должен нарушить покой хозяина захламленной комнаты, от хозяина захламленной комнаты зависит жизнь всей Общины – полутысячи взрослых, ста двадцати детей, трех десятков стариков, а еще фермы на полторы сотни свинячьих голов и туш – но как же ему не хочется…
– Шеймен, прости, что… – начинает человек в офицерской форме и смолкает. Выжидательно, с опаской всматривается в лицо того, кого назвал английским shaman. Шеймен – это, конечно, прозвище. Когда-то, уже во времена всеобщего одиночества, у шамана было имя, обычное, человеческое, ничего не значащее, но с тех пор многое изменилось.
Шаман – лысый (человек?), вся голова – в татуировках. Шея, ключицы, голые плечи, даже уши и (закрытые) веки покрыты вязью цветных малопонятных узоров. Урод. Правильный череп, тугие, налитые силой мышцы торса и рук, чистая без изъянов кожа, длинные, ловкие пальцы – он почти красив.
– Шеймен, свиньи на ферме дохнут с голода, мы должны пополнить припасы. Ты нам нужен… Пожалуйста.
Шеймен лениво, очень-очень медленно открывает глаза. Человек в офицерской форме внимательно всматривается в их цвет – разный, в зависимости от настроения. Сейчас на него (сквозь него) глядят два нейтрально-серых зрачка. Человек вздыхает про себя, не зная, к чему готовиться.
– Помоги.
Шеймен смотрит, Шеймен еще чего-то ждет.
– Прости их… если хочешь, жены погибших… – офицер замолкает, с трудом подбирает слова. – Жены погибших в прошлом инциденте охотников будут молить у тебя прощения за свои глупые слова. Шеймен, хочешь?
Шеймен качает головой, он не хочет. Шеймен двумя пальцами тычет в сторону своих нейтрально-серых глаз, затем сжимает кулак, держа его на уровне глаз – любых, и нейтрально-серых, иногда добро-зеленых, часто ало-яростных, нередко загадочно-синих. Любых.
Человек в офицерской форме прекрасно знает этот жест, его он видит пятый день подряд. Шаман вновь будет смотреть в будущее, гадать на предстоящую охоту. Прошлая вылазка унесла жизни восьми сталкеров. За все годы, что шаман покровительствовал Общине, за десятки и десятки охот погибло в два раза меньше – Шеймен впервые не увидел (не предвидел?) засаду мутантов. Быстрых, умных, смертоносных. Глупые женщины, несчастные
